Сын цирка - Ирвинг Джон

«Неплохо», — подумал доктор Дарувалла. Потом надо будет показать сиену с мальчиком уже в цирковом костюме — трико, вышитое сине-зелеными блестками. Когда он, вращаясь, спускается на треугольной трапеции в свете прожекторов, сверкающие блестки отражают свет. Ганеша не должен коснуться ногами земли. Вместо этого он попадает в объятия Пратапа Сингха. Пратап поднимает мальчишку вверх под радостные крики толпы, потом убегает с арены, держа мальчика на руках, поскольку после того, как калека прошел по воздуху, никто не должен видеть, что он хромает.

«Может получиться совсем неплохо», — подумал сценарист.

После представления им удалось найти место, где шофер припарковал свою колымагу, однако самого Раму они не обнаружили. Для поездки через город к государственной гостинице четырем клиентам потребовались два рикши. Мадху и Фарук следовали за рикшей, который вез Ганешу и Мартина Миллса. Дарувалла ненавидел этих рикшей, передвигающихся на трехколесных велосипедах. Старый Ловджи как-то сказал, что трехколесный велосипед представляет такое же глупое зрелище, как и мопед, на котором сверху установлено кресло с лужайки. Однако Мадху и Ганеша наслаждались поездкой. Пока рикша раскачивался из стороны в сторону, Мадху одной рукой крепко взялась за колено доктора. Дарувалла стал убеждать себя, что это вовсе не сексуальный жест, а всего лишь детская попытка удержать равновесие. Другой рукой девочка махала Ганеше. Глядя на нее, Фарук задумался о том, что, может быть, из девочки выйдет толк и она станет артисткой.

На залепленном грязью кузове переднего рикши Фарук увидел портрет кинозвезды. Лицо немного напоминало ему Мадхури Диксит либо Джаю Прада. В любом случае это не был Инспектор Дхар. В дешевом пластмассовом окошке кузова рикши показалось лицо Ганеши. Сценаристу пришлось напомнить себе, что это — реальный Ганеша. Фарук еще раз подумал, что получается великолепное окончание. И навел его на этот вариант реальный калека.

Темные глаза мальчишки сверкали в качающемся окошке кузова рикши. Свет фонарика временами скользил по улыбающемуся лицу калеки. Даже на таком расстоянии доктору показалось, что с виду глаза мальчика выглядят здоровыми. Не видно следов гнойных выделений или тетрациклиновой мази. Видя лишь его лицо, никто не догадается, что мальчик этот — калека. Он выглядел, как счастливый, нормальный мальчик.

Как же доктору хотелось, чтобы так и было на самом деле!

Ночь десяти тысяч шагов

Перед откушенным у Мартина кусочком уха доктор вынужден был отступить. Он истратил две ампулы человеческого иммунизированного глобулина по десять миллилитров против бешенства. По половине ампулы ввел непосредственно в районы ранений: в ушную раковину, в шею и в руку. Оставшуюся часть ампулы приняла ягодица Мартина — доктор использовал ее в качестве глубокого внутримышечного укола.

Рука пострадала особенно сильно, и Дарувалла перевязал резаную рану, наложив на нее пропитанный йодом марлевый тампон. Укус должен иметь сток для гноя и заживать, начиная с внутренних пораженных поверхностей, поэтому он не стал зашивать рану. Фарук не предложил пострадавшему ничего, чтобы уменьшить его болевые ощущения: он заметил, что миссионер наслаждается болью. Однако его ограниченное чувство юмора не позволило оценить шутку доктора о том, что иезуит страдает от «стигмат, полученных от шимпанзе». Не удержавшись, Дарувалла заметил, что, судя по ранам иезуита, существо, которое укусило Фарука в Гао и способствовало его вступлению в лоно христианской церкви, было определенно не шимпанзе. В противном случае такая человекообразная обезьяна откусила бы ему всю ступню, а может быть, и всю ногу.

— Понятно… Все еще обижаетесь за свое чудо, — отозвался Мартин.

После такого обмена любезностями мужчины пожелали друг другу спокойной ночи. Фарук не завидовал участи иезуита, которому придется утихомиривать Ганешу, поскольку калека вообще не намеревался ложиться спать. Он не мог дождаться, когда наступит его первый день пребывания в цирке. Мадху, напротив, выглядела уставшей, апатичной и почти спала.

Их комнаты на третьем этаже государственной гостиницы находились рядом друг с другом. Из спальни Фарука и Мадху на балкон, покрытый птичьим пометом, выходили две стеклянные двери. В их номере имелась ванная комната с раковиной и стульчаком, однако у нее не было двери. С проволоки свисал какой-то коврик, выполнявший роль занавески, но он не доставал до пола. Содержимое унитаза можно было сливать только при помощи ведерка, которое для удобства поставили под протекавший кран. Кроме того, имелось нечто, напоминавшее душ. Из стены ванной комнаты высовывался шланг с открытым концом, без распылителя воды. В душе отсутствовала непромокаемая занавеска, однако просматривалась покатая поверхность пола, сток которой шел в дренажное отверстие. После более тщательного обследования оказалось, что дырка — временное убежище для крысы. Фарук увидел, как в дырке скрылся ее хвост. Очень близко к дыре располагалась стойка с мылом, кончики которого были обкусаны и уменьшились в размерах.