99 Франков - Бегбедер Фредерик

– Yes, тогда я ей делать губи немного glossy, но не трогать лицо – она иметь великолепии кожа.

– О нет, только не glossy! – протестует Чарли с апломбом будущего большого босса (каковым он уже и является), – я предпочитаю shiny.

– Ну конечно, shiny были бы лучше, – торопливо подхватываю я. – Иначе мы рискуем нарушить общий колорит.

Гримерша прямо трепещет перед столь великими знатоками губного грима – вот это спецы, таких на мякине не проведешь! Нам осталось только запугать стилистку по кулинарии, и дело в шляпе.

Тамара буквально зажигает всю съемочную группу. Мы все обожаем ее, обмениваемся заговорщицкими взглядами при виде ее божественной красоты. Мы с ней вполне могли бы быть счастливы, если бы я не думал все время о другой. Ну почему я так по-дурацки устроен, что мне нужны именно те люди, которых со мной нет?! Время от времени Тамара прикладывала ладони к моему лицу – это ее успокаивало. А я жаждал хотя бы крошечной дозы легкости. Кстати, вот прекрасный дополнительный титр для нашего продукта: «„МЕГРЕЛЕТ“ – НАМ ВСЕМ НУЖНА ХОТЯ БЫ КРОШЕЧНАЯ ДОЗА ЛЕГКОСТИ!» Запишу-ка я это, вдруг пригодится!

– Значит, ты согласен взять все эти деньги, которые тебе предлагают?

– Счастье не в деньгах, Тамара, уж ты-то знаешь.

– Да, знаю – благодаря тебе. А раньше не знала. Но для того чтобы понять, что счастье не в деньгах, нужно сперва узнать и то и другое – счастье и деньги.

– Хочешь выйти за меня замуж?

– Нет… или да… но при одном условии: пускай на нашей свадьбе будет вертолет и пускай он сбросит на гостей целый дождь розовых камелий.

Почему она прячет глаза? Нам обоим не по себе. Я беру ее за руку, покрытую узорами из хны.

– Ну что? Что с тобой?

– Нехорошо, что ты сегодня такой хороший. Мне больше нравится, когда ты притворяешься злым.

– Но…

– Молчи! Ты прекрасно знаешь, что не любишь меня. Я хотела бы порхать по жизни, как ты, но мне уже надоели эти игры; знаешь, я тут подумала и решила бросить все к черту: куплю на деньги от «Мегрелет» домик в Марокко и буду растить дочку – я ее оставила у матери и ужасно скучаю по ней… Послушай меня, Октав, вернись и ты к своей подруге и растите вместе вашего ребенка. Она тебе сделала самый прекрасный подарок – ребенка, прими же его!

– Мать честная, да вы все просто помешались на детях! Чуть только вас приголубишь, как вы заводите болтовню о младенцах! Вместо того, чтобы размышлять о смысле жизни, вы умножаете ее проблемы!

– Кончай ты со своей дешевой философией. Не шути такими вещами. Вот у моей дочки нет отца…

– Ну и что в этом страшного? Я тоже вырос без отца и не считаю это такой уж трагедией!

– Он не считает! Да ты только взгляни на себя! Бросаешь девушку, которая от тебя забеременела, и проводишь ночи со шлюхами!

– Да, провожу… но, по крайней мере, я свободен.

– Свободен? Ой, держите меня! Он свободен! Ну нет, черта с два! Для этого ты слишком несовременен! Ну-ка, смотри мне в глаза, я сказала: в глаза! Ребенок, который должен родиться, МОЖЕТ иметь папу. Впервые в жизни ты МОЖЕШЬ сгодиться на что-то ПУТНОЕ. Так сколько же еще времени ты собираешься таскаться по грязным борделям, слушать одни и те же сальности от одних и тех же импотентов и дебилов? Надолго ли тебя еще хватит? И это ты называешь свободой, дурак хренов?!

Есть психоаналитики, чья такса – 1000 франков за сеанс; Тамара-моралистка берет с клиента 3000 в час.

– Да отцепись ты со своими нравоучениями! Она еще будет мне мораль читать, нашлась тоже!

– Кончай на меня орать, а то у меня аневризма лопнет. Мораль – она, может, и занудная штука, но пока что это лучший способ отличить добро от зла.

– И что дальше? Я предпочитаю быть мерзавцем, но свободным мерзавцем, слыхала? Свободным! А не честным-благородным рабом! «Свободный человек, всегда ты к горю льнешь!» Я прекрасно понимаю все твои доводы, но пойми и ты, что семейное счастье может обернуться таким же кошмаром, как любая говенная история, рассказанная в шесть утра любым хмельным кретином в любом грязном кабаке, уразумела? И потом, каким это образом я буду воспитывать ребенка, если способен влюбиться в первую попавшуюся шлюху?.. Ох, черт!

Сгоряча я нарушил неписаное правило общения с Тамарой: лишь она сама имеет право произносить слово «шлюха», из уст же собеседника воспринимает его как оскорбление. Тамара начинает рыдать. Я пытаюсь исправить свой дурацкий промах:

– Ну, не плачь, извини меня, ты же святая, я тебе сто раз это говорил и готов повторить еще двести. Мало того что я, как последний урод, плачу шлюхам, чтобы не спать с ними, так теперь еще и заставил плакать лучшую из них. Разве это не подвиг? Ну-ка, дай мне свой мобильник, я сейчас же позвоню в «Книгу рекордов» Гиннесса… Алло, алло! Будьте добры, соедините меня с редактором рубрики «Самый бестактный мужчина в мире».

Ну, слава богу, улыбнулась; гримерше придется лишь чуточку освежить ей тушь на ресницах. Я продолжаю свой сеанс самоанализа, пока не угас пыл:

– Любовь моя, прекрасная моя берберочка, объясни ты мне, Христа ради, эту загадку: почему, когда любишь женщину и все у вас с ней чудесно, она непременно хочет превратить тебя и себя в воспитателей целой кучи сопливых младенцев, которые орут с утра до ночи и путаются у вас под ногами, мешая наслаждаться уединением? Господи спаси, неужели это так страшно – быть только вдвоем? Мне так нравилось, что нас всего ДВОЕ (аббревиатура: Два Влюбленных Одиноких Единомышленника), так нет, ей понадобилась СЕМЬЯ (расшифровка: Семь Я, мал мала меньше)! Разве тебе не противно глядеть на этих многодетных родителей, которых интересуют только пеленки? Ах, скажите, как романтично! Или, может, ты находишь сексуально привлекательными братцев Галлахеров, когда они подтирают попки своим отпрыскам? Для этого нужно быть говнофилом, я же – ярко выраженный говнофоб. И вообще, моя «BMW Z3» слишком тесна для детского креслица!

– Вот уж на кого противно глядеть, так это на тебя! Если бы твоя мать не захотела ребенка, ты бы сейчас не стоял здесь и не порол всю эту чушь.

– Ну и прекрасно, невелика потеря!

– Заткнись, дурак!

– Сама заткнись!

– ХВАТИТ НА МЕНЯ ОРАТЬ, МНЕ НАДОЕЛИ ТВОИ ВОПЛИ!! – вопит она, успевая одновременно всхлипывать.

И начинает сморкаться. Боже мой, до чего она хороша, когда плачет и сморкается! Если мужчины причиняют столько горя женщинам, то именно по этой причине: женщин необыкновенно красят слезы.

Наконец Тамара поднимает голову и находит, как ей кажется, самый убедительный довод, чтобы заставить меня жениться на Софи:

– Мы ведь могли бы встречаться тайком.

Да здравствует женская мораль! Ведь это Блезу Паскалю принадлежит изречение: «Истинная мораль насмехается над моралью». И пока я втягиваю ее слезы с помощью соломинки, вынутой из своего «Seven Up», мы оба думаем об одном и том же.

– Знаешь, почему у нас с тобой никогда ничего не получится?

– Знаю, – говорю я. – Потому что я не свободен, а ты – слишком свободна.

Ну вот и конец съемкам: в три дня мы просвистели три миллиона франков (500 тысяч евро). Перед тем как убрать камеры, мы попросили Энрике отснять еще одну, «трэшевую» версию. Все уже были в истерике, включая Тамару, но Чарли вскричал:

– Слушайте! СЛУШАЙТЕ МЕНЯ ВСЕ! Listen to me, please! Последний раз, когда я видел Марка Марронье в живых, он приложил Октава, здесь присутствующего, заявив, что сценарий, по которому мы с вами отсняли этот фильм, никуда не годится и нужно писать другой.

– Это верно, – подтвердил я. – Он еще произнес фразу, которая навеки запечатлелась в моей памяти: «Улучшить проект никогда не поздно».

– Итак, дамы и господа, леди и джентльмены, неужто мы не выполним последнюю волю покойного?!

Техники явно не горели энтузиазмом. Но после долгих переговоров с Энрике и телепродюсершей группа все же приняла решение быстренько отснять «домашнюю» версию, короткими эпизодами, ручной камерой, под «Догму» (этой зимой все прикольные клипы снимались в духе сего интеллектуального датского кинонаправления).

Итак, вариант «Мегрелет-Догма» являл собой следующее: Тамара стоит на веранде из тикового дерева; она грациозно сбрасывает майку, потом, оставшись полуголой, смотрит в камеру и начинает размазывать йогурт по щекам и груди. Кружится, сбегает по ступенькам в сад и прыгает босиком по траве, во все горло грозя своему обезжиренному йогурту: «„Мегрелет“, I'm gonna eat you!», затем катается по свежевыкрашенной траве; теперь ее груди вымазаны и зеленой краской, и йогуртом; она слизывает «Мегрелет» с верхней губы, постанывая от удовольствия (а камера фиксирует крупным планом ее лицо в белых разводах): «М-м-м, „Мегрелет“! It's so good when it comes in your mouth!»

Какой талант! Мы решаем отослать эту версию на Международный фестиваль рекламы в Канн, утаив его от «Манон». Если огребем «Льва», Дюлер волей-неволей будет нам аплодировать – победителей не судят.