Средство от облысения - Нестерова Наталья

– Класс! – одобрила дочь. – Мама, ты совсем не поправилась. А синтетика – модный писк. Только потеть в ней нельзя. Но ты ведь танцевать не собираешься?

– Не собираюсь, – сказала Лена, которая плохо понимала, на что готова отважиться.

Чтобы выветрить запах нафталина, Лена платье постирала и высушила утюгом.

– Нужны сапоги, – заявила дочь.

– С платьем? – удивилась Лена. – Сапоги для зимы и осени.

– Ты ничего не понимаешь. Тонкие, длинные, до колена. У Таньки такие есть. Сейчас позвоню, она принесет.

– Ни за что чужое не надену!

– Мама, ты хочешь папу вернуть? Нам с Петькой нужен отец.

– Но при чем здесь чужие сапоги до колена?

В итоге Лена все-таки натянула сапожищи, черные лакированные, на большой платформе.

– Чего-то не хватает, – задумчиво сказала Настя, глядя на маму в необычном одеянии.

– К этим сапогам, – буркнула Лена, приноравливаясь к походке на котурнах, – не хватает кнута или плетки. И я смогу изображать садистку-извращенку на маскараде. Дочь? У нас с тобой точно шарики за ролики не заехали?

Настя, которая собственноручно нарядила маму и сделала макияж, была совершенно не уверена в том, что родную маму в подобном виде можно выпускать на люди. Но свои сомнения Настя поборола:

– Без экспериментов истины не установишь! Мама! Не бойся! Но лучше поезжай на такси.

Как назло, то есть ко всеобщей радости, вернулись погожие деньки – бабье лето. Москвичи сбросили пальто, наслаждались последним теплом, и Лена не стала дополнять свой гламурный антураж стареньким плащом. Ехала в платье и сапогах – вот бы Сидоркин порадовался ее эстрадному стилю, будто скопированному с какой-нибудь поп-дивы.

В метро (еще чего, без острой необходимости на такси тратиться!) на Лену оглядывались. На переходе и после пересадки дважды пытались пристать молодые люди с короткими стрижками. Непривычная к вниманию окружающих, Лена чувствовала себя голой и беспомощной, одновременно – слоном на ярмарке, на которого все таращатся.

Лене казалось, что народ к ней принюхивается, так как душок нафталина ожил и, смешавшись с духами, давал о себе знать странным ароматом.

Алла хлопнула в ладоши при виде подруги.

– Ну ты даешь! Впрочем, хорошо, мне нравится.

В комнате, потягивая коктейли, сидело шесть человек. Лену познакомили с присутствующими, но она мгновенно забыла их имена, потому что в устремленных на нее глазах мужчин нахально светился пошлый интерес, а у женщин – неприкрытое раздражение.

«Ладно, – подбадривала себя Лена, – подавитесь. Надо было еще клипсы нацепить, как у гадины Ивановой».

– Лена, это Игорь Шульгин. – Алла голосом выделила его имя и еще для надежности сама скрепила руки новых знакомых.

Лене послышался вздох женского облегчения.

– Поэт, переводчик, – продолжала Алла, – замечательно интересный человек и прочая, прочая. Игорь, это моя школьная подруга, женщина загадочная и непредсказуемая.

«Назвать меня загадочной и непредсказуемой – все равно что трехногой», – подумала Лена, но увидела себя в зеркале из-за плеча Аллы и обреченно кивнула – непредсказуемая, вполне.

Шульгин был длинноволос, лохмат и производил впечатление человека, имеющего обыкновение спать в одежде.

– Что вы будете пить? – спросил он Лену.

– Минеральную воду, пожалуйста.

– Джин с тоником?

Лена посмотрела на него с удивлением, потом сообразила, что не попросить спиртного означало выставить себя белой вороной. В таких сапожищах да не пить?

– Отлично, – кивнула она и постаралась повторить одну из ужимок Аллы.

Лена и Шульгин не участвовали в общем разговоре. Лена не разбиралась в предмете – обсуждался эпатажный спектакль модного режиссера. Шульгин был занят какими-то своими мыслями и изучением рисунка ярких маков на Лениной груди.

– Господа! – призвала к общему вниманию Алла. – Я сгораю от страстного желания…

– Подожди, пусть хоть народ уйдет, – перебил жену Родион.

– От страстного желания послушать новые стихи Игоря. Пожалуйста, не отказывай хозяйке дома. – Алла скорчила капризную гримаску.

– А то ужина не получишь, – вставил Родион. – Читай быстрей, она еще на кухню и не заглядывала.

Игорь отошел в противоположный конец комнаты, как-то по-ленински захватил одной рукой на груди рубаху, а другую отвел за спину. Вонзил взгляд в Лену и принялся читать:

• Веет ветер в моей прихожей,
• Загляни сюда, прохожий.
• Я живу, ни на кого не похожий,
• Жизнь глядит на меня скверной рожей.
• Я котенок, я только родился,
• Слеп и мокр и скулю от счастья.
• Я тянусь к сосцам заветным
• Через головы, лапы братьев.
• Как сильны твои пальцы, прохожий,
• Что швырнули нас в чан отхожий.
• Я захлебываюсь, тону, похоже…
• Люди! Мама! Помоги же мне. Боже!

Несколько секунд все молчали, как бы переваривая услышанное. «Жалко котеночка, – подумала Лена. – Только почему он скулит? Скулят собаки. Ничего не понимаю».