Мой любимый sputnik - Мураками Харуки

Сумирэ кивнула. Твердо и решительно. Да, для нее все это было слишком серьезно. Я откинулся на спинку стула и скрестил руки за головой.

— Но ты ведь не станешь меня из-за этого ненавидеть? — спросила Сумирэ. Эта фраза, похожая на реплику из старых, еще черно-белых фильмов Жан-Люка Годара, прозвучала где-то за рамками моего сознания.

— Нет, я не буду тебя из-за этого ненавидеть, — сказал я.

В следующий раз я встретился с Сумирэ через две недели, в воскресенье, когда помогал ей перебираться на другую квартиру. Она решила переехать как-то вдруг, и я единственный в этом ей помогал. Правда, если не считать книг, вещей у Сумирэ было всего ничего, так что управились мы довольно быстро. Хоть какая-то польза от бедности.

Я взял у приятеля микроавтобус “тойота-хайэйс” и перевез вещи Сумирэ в район Ёёги-Уэхара<Район Ееги-Уэхара — станция метро и прилегающий к ней тихий квартал в центре города >. Новое жилье не было совсем новым или особо выдающимся, но по сравнению с тем местом, где Сумирэ жила раньше, — явный скачок вперед. Ее прежняя квартира в Китидзёдзи, в деревянном доме, была скорее памятником истории, чем годилась для жизни. Новую квартиру для Сумирэ подыскал знакомый Мюу агент по недвижимости. Очень удобное место, плата невысокая, открывался хороший вид из окон. По площади она была больше прежней раза в два с лишним. Да, переехать сюда — правильное решение. Кроме всего прочего, и парк Ёёги рядом, так что при желании Сумирэ могла добираться до работы пешком.

— Со следующего месяца буду работать пять дней в неделю, — сказала Сумирэ. — Три дня — все-таки ни то ни сё. Каждый день гораздо лучше. Мне за квартиру нужно платить сейчас чуть больше, и Мюу считает, что со всех сторон мне будет полезно побыть “правильным служащим”. В конце концов, сколько бы я ни просидела дома, сейчас все равно не напишу ни строчки.

— Наверно, это мудро, — согласился я.

— Если я буду каждый день работать, моя жизнь волей-неволей станет нормальной, “правильной”, и, скорее всего, я перестану названивать тебе в полчетвертого утра. Вот еще один явный плюс.

— Это огромный плюс, — сказал я. — Только немного жаль, что ты теперь живешь так далеко от моего Кунитати<Кунитати — небольшой университетский городок к западу от столицы, сами жители считают его “интеллектуальным центром”. >.

— Правда? Ты так думаешь?

— Конечно. Даже готов вырвать из груди свою девственную душу, чтобы ты, заглянув в нее, сама в этом убедилась.

Я сидел в новой квартире Сумирэ на голом дощатом полу, прислонившись к стене. Вещей у Сумирэ было катастрофически мало, комната выглядела пустой и необитаемой. Окна без занавесок, масса книг, не поместившихся на полках, грудой свалены на пол — просто какой-то лагерь интеллектуальных беженцев. Единственный предмет в комнате привлекал внимание — на стене висело новенькое зеркало в полный рост. Подарок Мюу по случаю переезда. В вечерних сумерках дул ветер, неся с собою вороний грай из парка. Сумирэ опустилась на пол рядом со мной.

— Я вот думаю… — начала она. — Что?

— Если я такая законченная, никчемная лесбиянка, ты останешься моим другом, как и прежде?

— Если даже ты превратишься в никчемную лесбиянку, что с того? При чем здесь наша дружба? Моя жизнь без тебя — как сборник хитов Бобби Дарина без “Мэкки-Ножа”.

Сумирэ прищурилась и посмотрела на меня.

— Что-то я не совсем поняла твою очередную метафору. То есть тебе было бы очень одиноко без меня?

— Ну, в общем, да, — сказал я.

Сумирэ положила голову мне на плечо. Ее волосы были зачесаны назад и собраны на затылке заколкой. Открывшиеся уши были маленькими, прелестными. Столь прекрасными, что, казалось, они только что появились на свет. Нежные, легкоранимые уши. Я чувствовал кожей ее дыхание. На Сумирэ были маленькие розовые шорты и выцветшая синяя майка, сквозь которую чуть виднелись соски. Едва уловимо пахло потом. Это запах ее пота, запах моего пота, два запаха, тонкими струйками сплетенные в один.

Мне хотелось стиснуть Сумирэ, потом — я еле себя сдерживал — взять и повалить ее здесь же на пол. Полная безнадёга, даже мне это было понятно. Ну повалю, а дальше-то что? Все равно ничего не получится.

Я начал задыхаться — показалось, что у меня внезапно сузилось поле зрения. Время не могло найти выхода и принялось топтаться на одном месте, круг за кругом. Нестерпимое желание восставало и твердело в моих штанах. Я страшно растерялся и смутился. Постарался хоть как-то собраться: впустил в легкие новую струю воздуха, закрыл глаза и в этой бесконечной темноте принялся медленно считать. В этот момент желание захлестнуло меня с такой силой, что на глазах выступили слезы.