Носорог для Папы Римского - Норфолк Лоуренс

Солнце поднялось выше — то же самое солнце, что так приятно согревало их на борту «Лючии». Теперь оно обдавало их жаром и вскоре вынудило обоих стянуть через головы рубашки и сильно сощуриться, спасаясь от слепящего света. У Сальвестро пересохло во рту, язык обратился в жесткую кожистую полоску. Когда он сглатывал, в горле словно скрипел гравий. За ночь лодку развернуло на девяносто градусов. Он велел Бернардо грести на восток, прямо на солнце, потому что, как он полагал, берег должен был находиться там. Должно быть, в темноте они плыли вдоль него; поверить в это не составляло труда. Они продолжали плыть, хотя Бернардо был уже на пределе и весла, которые он прежде при каждом гребке погружал глубоко в воду, находя там опору, теперь скользили в нескольких дюймах под поверхностью и поднимали тучи бессмысленно отнимающих силы брызг. Сальвестро понял, что даже самого слабого течения хватило бы, чтобы взять верх над этими усилиями. Он снова взялся за весла, а Бернардо грузно осел на носу. Когда через несколько минут здоровяка одолел сон, голова его ударилась о планшир, и Сальвестро даже не подумал его поднимать. Вокруг его глаз образовались соленые корочки. Губы растрескались и кровоточили. Слабые гребки становились все слабее, затем прекратились вовсе, и он, обнаружив, что силы уходят, даже если просто тянуть за собой весла, уложил их в лодку. Обхватив руками колени и прижав их к груди, Сальвестро посмотрел на Бернардо, который лежал напротив него, неподвижный как труп, и попытался окликнуть великана, но из пересохшего рта вырвалось лишь подобие карканья. Красные облака, плававшие на периферии его поля зрения, были остаточными образами солнца, впечатанными в сетчатку раскаленным молотом. Волны ударялись в борта лодки, заставляя ее выписывать судорожные круги. У Бернардо открылся рот. Солнце било прямо ему в лицо, и голова его опускалась все ниже. Лодка поворачивалась и поворачивалась, нежно покачиваемая морем. Они дрейфовали.

Прошло несколько минут или часов — они то впадали в дремоту, то выпадали из нее, на разный манер пробуждаясь и снова изнемогая, — время отсчитывалось только по медленным вращениям лодки. Ее углы и выступы въедались в изголодавшиеся по сну тела. Лодка носила их, натирая то одно, то другое — и каждый раз на несколько мгновений выталкивая из ступора. Солнечный свет сверкал, отскакивая от воды, и Сальвестро казалось, что эти лезвия через глаза проникают прямо внутрь его черепа. Там трепетал и пульсировал узел охваченной огнем плоти. Солнце то ли должно было через несколько часов сесть, то ли недавно поднялось. Он не знал, где восток, где запад. Сон окутал его плащом убийцы. Он ударялся головой, но теперь это было безболезненно и звучало так же, как удары о борта корабля оторванных реев, плававших в трюмных помоях «Лючии». Он слышат этот звук сквозь сон. Тук, тук, тук… Другая жизнь. Он донесся снова, приглушенный и неравномерный стук. Сальвестро потряс головой. Он попытался открыть глаза, но их покрывала соленая корка. Он глубоко залез себе в рот и слюной протер склеившиеся ресницы. Удерживая один глаз открытым, он склонил голову за борт. На него уставился Якопо.

Сальвестро отпрянул, из-за чего лодка опасно закачалась. Сомнений не было. Глаза у Якопо были открыты, волосы выглядели именно так, как он их запомнил. Он плыл рядом с лодкой, параллельно, подчиняясь тем же капризам течения, тем же легким толчкам и ударам. Голова его расслабленно покачивалась возле борта. Горло было перерезано от уха до уха.

Донесся звук с того места, где сидел Бернардо, — тяжкий вздох. Сальвестро стер соль с другого глаза. В лицо помощнику капитана плескалась вода, но глаза его смотрели вверх не мигая. Бернардо снова вздохнул и указал за борт.

Они походили на полузатопленные бревна — маленькая флотилия, что покачивалась в воде. Шестеро? Ближайший был не более чем в двадцати футах от лодки. Бернардо потянулся за веслами, и они вместе вставили их в уключины. Самый дальний был в пятидесяти ярдах и привлекал не только их внимание.

Борта «Лючии» вздымались из воды, как огромные утесы. Ее мачты выглядели шпилями, а паруса были слишком тяжелы, чтобы их мог поднять ветер. На палубе стоял только Руджеро — перегнувшись через борт, он выуживал из воды ближайшее тело с помощью багра и отрезка цепи. Руджеро перебрасывал цепь поверх тела, чтобы ее тяжесть подтягивала труп ближе к нему. Увидев их, он остановился. Бернардо ухватился за цепь. Сальвестро перевернул тело, взял его за плечо. Это был Лука, тоже с перерезанным горлом. Они оставили лодку привязанной борт о борт с кораблем и осторожно вскарабкались на борт.