Кодекс принца - Нотомб Амели

Тосты таяли во рту. Никогда я столько не ел за завтраком, как здесь, на вилле. Здоровый крепкий сон наверняка этому способствовал. Я мазал джемом не знаю который по счету тост, как вдруг заметил, что Сигрид смотрит на меня глазами, полными ужаса, держа в руке распечатанное письмо.

— Плохие новости? — спросил я и сам услышал, как фальшиво звучит мой голос.

— Кто вы такой?

Как я мог об этом не подумать? Филеры, видно, открыли ей правду в эпистолярной форме. Но какую правду?

— Сигрид, вы же знаете, главное в нашем деле — секретность.

— Олаф умер! Вы убили моего мужа!

— Нет! Он умер у меня на глазах, но я ни при чем. У него случился сердечный приступ в моей квартире.

— Будь это так, вы бы мне сказали!

Ну конечно. Какой я идиот!

— Сигрид, клянусь вам, это правда.

— Такая же правда, как то, что вас зовут Олафом, да?

Припертый к стенке, я выложил карты на стол:

— Меня зовут Батист Бордав, я француз, мне тридцать девять лет. Я до сих пор так и не понял, кем был ваш муж и чем он занимался. В субботу утром он позвонил ко мне в дверь — почему именно ко мне? — попросил разрешения сделать телефонный звонок и тут же умер. Я ударился в панику и не вызвал полицию. А поскольку жизнь у меня — одно название, мне захотелось побыть Олафом. Я отправился по адресу, указанному в его документах, — из чистого любопытства. Остальное вы знаете.

— Нет, не знаю. Что вы здесь делаете?

— Пью шампанское, смотрю на вас, ем, отдыхаю.

— Я вам не верю. Вы, кажется, рылись в вещах Олафа.

— В самом деле.

Я рассказал ей о мелодии из десяти нот и о том, как я вычислил таинственный телефонный номер, по которому звонил покойный.

— И после этого я должна вам поверить, что вы не имеете отношения к профессии?

— Я польщен, если вы убеждены в обратном.

— А что было бы, не получи я этого письма?

— Ничего. Я понимаю, это кажется странным. Я никогда не был так счастлив, как здесь, с вами. Если бы окаянное послание не положило этому конец, я бы хотел, чтобы такая жизнь длилась вечно.

— И вы не сообщили бы мне о смерти моего мужа?

— Мне казалось, он вам дорог, и я не хотел нарушать нашу идиллию.

— Нашу идиллию!

— Ну да, это слово обычно употребляют, когда два человека друг другу нравятся.

— Говорите за себя.

— Может быть, сейчас вы меня презираете. Однако я припоминаю моменты, когда было именно так.

— Я хорошо воспитана, а вы много о себе понимаете, вот и все объяснение.

— Сигрид, я вас не узнаю.

— А уж я-то вас!

— Ладно. Сейчас не время препираться, надо действовать. Мы в окружении не понарошку, а взаправду, третий день за домом следят. Что вы предлагаете?

— Это ваша проблема. Лично мне ничего не грозит.

— Вы так думаете? Письмо подписано Жоржем Шеневом?

— Вы с ним знакомы?

— Это человек, которому Олаф звонил от меня перед смертью. Что вы о нем знаете?

— Впервые слышу это имя.

— Возможно, он враг Олафа. Все это смахивает на инсценировку. Я не могу поверить, чтобы Олаф случайно явился умирать ко мне. Тем более что накануне один тип завел со мной разговор, будто специально подсказывал, как себя вести в такой ситуации. Олаф был моим ровесником, такого же роста, тоже брюнет. Обмен был в принципе возможен.

— Вы не той весовой категории.

— При таком питании вес я бы скоро набрал, — ответил я, кивнув на поднос с завтраком.

Как ни странно, именно последний довод, кажется, убедил ее в моей искренности.

Сигрид пошла в мою бывшую комнату, чтобы рассмотреть из окна наших шпионов. Вернувшись, она сказала, что они ей не знакомы и, на ее взгляд, не опасны.

— Откуда вы знаете? — запротестовал я. — Может быть, они вооружены.

— С какой стати им нас убивать?

— Возможно, мы, сами того не зная, стали свидетелями каких-то неудобных для них фактов. Я единственный видел, как умер Олаф.

— Если все так, как вы рассказали, в его смерти не было криминала.

— Чем дальше, тем больше мне кажется, что был. Они прощупывали почву. Кому, кроме меня, вздумалось бы занять его место? У меня пока нет ответа только на один вопрос — о роли Олафа: пошел ли он на это добровольно или им манипулировали?

— Как вы можете думать, будто Олаф умер добровольно?

— Сигрид, мне очень жаль, но, согласитесь, вы плохо его знали.

— В самом деле. Но я знаю точно — он был хорошим человеком.