Победитель остается один - Коэльо Пауло

Оба поднялись.

– Ну, как по-вашему, годится она вам в партнерши?

– Она станет замечательной актрисой. Когда другие претендентки стараются показать лишь свой профессионализм, она проявляет непритворную эмоцию.

Джибсон позвал того, кто должен был доставить Габриэлу на пирс, и сказал ей на прощанье:

– Не думайте, что эта яхта принадлежит мне.

И она правильно поняла смысл этих слов.

– Давай поднимемся на первый этаж и выпьем кофе, – предлагает Ева.

– До показа остается меньше часа… Ты же знаешь, какие тут пробки.

– Успеем.

Они поднимаются по ступеням, сворачивают направо, проходят в конец коридора, где стоящий в дверях охранник узнает их и приветствует. Миновав витрины ювелирных бутиков, где выставлены бриллианты, изумруды, рубины, оказываются на залитой солнцем террасе первого этажа, которую уже много лет арендует знаменитая ювелирная фирма, чтобы принимать здесь друзей, журналистов, знаменитостей. Стильная мебель, изобильный и разнообразный буфет. Они садятся за столик, защищенный зонтом, и заказывают подоспевшему гарсону газированную минеральную воду и два кофе-эспрессо. Официант осведомляется, не угодно ли им посмотреть меню, но они, поблагодарив, говорят, что уже обедали.

Не проходит и двух минут, как он приносит заказ.

– Все хорошо?

– Все прекрасно.

«Все отвратительно, – думает Ева. – Все, кроме кофе».

Хамид чувствует – с ней что-то не то, но откладывает объяснения на потом. Он не хочет думать об этом. Он боится услышать что-то вроде: «Знаешь, я ухожу от тебя».

За одним из соседних столиков, положив перед собой фотокамеру, устремив взгляд в неведомую даль и ясно давая понять, что не расположен к общению, сидит всемирно известный модельер. Никто и не приближается к нему, если же кто-то по недомыслию сделает шаг в его сторону, пиар-менеджер, симпатичная дама лет пятидесяти, мягко просит оставить его в покое: он хочет немного отдохнуть от моделей, журналистов, клиентов, импресарио, беспрестанно осаждающих его.

Хамид вспоминает, как много лет назад – так давно, что это кажется вечностью, – впервые увидел его в Париже. Хамид к тому времени пробыл там уже одиннадцать месяцев, обзавелся друзьями, стучался в разные двери и благодаря содействию шейха, обладавшего связями в высоких кругах, получил работу художника в одном из самых прославленных домов моды. Не ограничиваясь эскизами, которых от него требовали, он засиживался в ателье до глубокой ночи, экспериментируя с тканями, привезенными из своей страны. Ему дважды пришлось побывать на родине. В первый раз – когда он узнал, что отец умер, оставив ему в наследство маленькое семейное предприятие по купле-продаже тканей. Прежде чем он успел понять, что же делать с ним дальше, посланец шейха сообщил, что если кто-нибудь возьмется вести это дело, в него будут вложены средства, необходимые для процветания, а право собственности останется за ним.

Он удивился, потому что шейх прежде не выказывал к этому предмету ни малейшего интереса. И ему сказали так:

– Здесь намерена обосноваться некая французская фирма, изготовляющая предметы роскоши. Прежде всего они связались с нашими поставщиками тканей и пообещали использовать их продукцию для своих товаров премиум-класса. Стало быть, у нас уже есть клиентура, мы будем чтить наши традиции и сохраним контроль за сырьем.

Хамид Хусейн вернулся в Париж, зная, что душа его отца переселилась в рай и что память о нем сохранится в краю, который он так любил. Юноша продолжал работать как проклятый, создавая эскизы костюмов, где использовал мотивы бедуинских одеяний. Если французская фирма, известная своим безупречным вкусом и дерзкой смелостью решений, заинтересуется тем, что производят в его стране, известие об этом очень скоро достигнет столицы моды, и спрос будет велик.

Следовало лишь запастись терпением. Но судя по всему, новость распространилась с немыслимой скоростью.

Однажды утром его вызвал директор. Хамид впервые попал в святая святых фирмы и был поражен царившим в кабинете беспорядком – газеты по всем углам, кипы бумаг, громоздящиеся на старинном столе, по стенам – обложки журналов в рамках и бесчисленные фотографии хозяина с различными знаменитостями, образцы тканей и стакан, заполненный белыми перьями всех размеров.

– Ты достиг больших успехов. Я заглянул в твои рисунки, благо ты их оставляешь у всех на виду. С этим, между прочим, надо быть поосторожней – вдруг кто-нибудь завтра уволится и вместе с удачными идеями окажется у наших конкурентов.

Хамиду было неприятно, что за ним шпионят. Однако он сдержался, между тем директор продолжил:

– Почему я говорю, что ты молодец? Потому что ты приехал из страны, где люди одеваются иначе, нежели у нас, и уже начал соображать, как применить эту манеру для Запада. Есть лишь одна сложность: такой материи здесь не найти. У рисунка ткани – религиозные мотивы; одежда, хоть и призвана всего лишь и прежде всего прикрывать плоть, отражает многое из того, что хочет высказать дух.

Он подошел к сваленным в углу журналам, купленным, вероятно, у букинистов, которые еще со времен Наполеона раскладывают свой товар на набережной Сены, и безошибочно вытянул из кучи один – старый «Paris Match» с фотографией Кристиана Диора на обложке:

– Что сделало его легендарным? Он сумел понять природу человека. Из многих его революционных открытий одно следует отметить особо: сразу после Второй мировой войны, когда людям в Европе практически нечего было носить, ибо катастрофически не хватало тканей, он разрабатывал модели, требующие огромного количества материи. И таким образом показывал не только элегантно одетую красавицу, но и вселял надежду, что все будет как прежде, все станет как было – в избытке и изобилии. Его за это нещадно критиковали, срамили и позорили, но он знал, что движется правильным путем, то есть всегда выгребает против течения.

Он сунул журнал туда, откуда взял, и выхватил другой:

– А вот Коко Шанель. Росла без родителей, была певичкой в захудалом кабаре – словом, женщина с такой биографией могла ожидать от жизни только самого худшего. Однако она не упустила свой единственный шанс – богатых любовников – и очень скоро стала культовой фигурой в мире высокой моды. Что же она сделала? Освободила женщин от рабства корсетов – этих орудий пытки, сдавливавших грудную клетку и не дававших телу вольно дышать. Она совершила только одну ошибку: скрывала свое прошлое, тогда как оно могло бы, напротив, сделать ее личностью еще более легендарной и явить всем пример, как можно выстоять и выжить в самых неблагоприятных обстоятельствах.

Положив журнал на место, он продолжал:

– Ты спросишь: «Отчего же этого не сделали раньше?» Ответа нет. Разумеется, и до Шанель были многие модельеры, но их имена не сохранились в истории моды, потому что они не сумели передать в своих коллекциях дух времени, аромат эпохи. Для того чтобы творчество Коко получило такой громовой резонанс, мало было иметь талант или богатых покровителей – общество должно было быть готово к великой феминистской революции, грянувшей в это самое время.

Директор помолчал.

– А сейчас настал черед ближневосточным мотивам. Именно потому, что оттуда, с твоей родины идет страх, который держит в напряжении весь мир. Я знаю это, потому что возглавляю этот дом. В конце концов, все начинается со встречи поставщиков красителей и тканей.

«В конце концов, все начинается со встречи поставщиков красителей и тканей». Хамид снова смотрит на великого стилиста, в одиночестве сидящего на террасе. Тот, должно быть, тоже заметил их с Евой появление и теперь гадает, откуда этот араб раздобыл столько денег, что сумел превратиться в его главного соперника.

Человек, устремивший взгляд в никуда, в свое время очень сильно постарался, чтобы Хамида не приняли в члены Федерации. Он доказывал, что его финансируют нефтяные магнаты, а это делает конкуренцию нечестной. Ему было невдомек, что через восемь месяцев после смерти отца и через два – после того, как директор фирмы предложил Хамиду должность получше, но с условием, что его имя нигде не будет фигурировать, поскольку для того, чтобы блистать на показах и презентациях, был нанят другой модельер, – шейх снова вызвал его домой и на этот раз удостоил личной встречи.

Прибыв на родину, Хамид не сразу узнал свой город. Вдоль единственного проспекта нескончаемой вереницей тянулись скелеты небоскребов, плотность уличного движения была запредельной, старый аэропорт пребывал в состоянии, близком к полному хаосу, но при этом замысел шейха на глазах обретал плоть: здесь будет оазис мира посреди пустыни войн, островок стабильности в бушующем море мирового финансового рынка, витрина благополучия, достигнутого народом, который столько обличали, унижали, порицали и к которому относились с таким предубеждением. Другие страны этого региона постепенно уверовали в город, вознесшийся в песках пустыни, – и потекли деньги: сначала тоненькой струйкой, а потом – бурной и полноводной рекой.