Осенний полет таксы - Кетро Марта

И его вы тоже, пожалуйста, любите – не за серебряный голос, но за стойкость.

А чтобы вам было удобно любить меня, я, как положено в газете, буду публиковать на последней полосе советы о правильном питании и устройстве жизни: «как жрать что захочешь и не толстеть», «научитесь привлекать людей, говоря им гадости» и «пять секретов сексуальности за резинкой чулка». Сегодня я расскажу о способе взлетать без хлопот.

Многие используют для этого обычный сновидческий приём: когда под рукой нет никакой досочки, на которую можно улечься животом и воспарить, нужно поджать все мышцы и напрячься так, чтобы кожа заболела и пошла искрами, и на этом усилии есть шанс оторваться от земли – если не покрошатся зубы.

Я же рекомендую прямо противоположный метод. Сегодня я шла домой и внезапно решила сократить путь. Я почувствовала, что свинцовый слиток, который отягощает моё тело – точно, как отягощают полупустые пластиковые корпуса китайской электроники, – начинает расплавляться. Он плавился и стекал, освобождая затылок, шею и холодное место между лопатками. Свинец струился по лёгким полым костям ног, собирался в ступнях, а потом просачивался сквозь кожу и колготки в ботинки. Мне осталось только сбросить обувь. Далее вы можете разбежаться и попытаться поймать ветер. Рекомендуют также подняться на девятый этаж, только не по лестнице, иначе отяжелеют колени, лучше на лифте, открыть окно и упасть на упругий тёплый воздух, который удержит тело на достаточной высоте от земли, так что никто не сумеет до вас дотянуться. Мне же достаточно разуться, и тогда останется только порадоваться подступившим сумеркам, иначе под затейливым подолом моего плаща все бы увидели голые пятки, подло белеющие из дыр в колготках, проеденных свинцом.

Лето: И о погоде

Среди моих друзей есть несколько метеопатов, из тех, для кого геомагнитная сводка остаётся главной новостью дня, что бы ни случилось в окружающем мире. Прежде они виделись мне ипохондрическими сурками, которые проводят жизнь, тревожными столбиками всматриваясь в горизонт (или в прогноз Гисметео) и тихонько пересвистываясь: «Циклон! циклон! давление падает! завтра мы умрём!» «Невротики, – думала я, – меньше обжорства – больше секса, и всю вашу чувствительность как рукой!» (С моей точки зрения, это универсальный совет во всех случаях, кроме анорексии, – тогда только вторая часть.)

Я-то не верю в магнитные бури, поэтому четверг прожила как обычно: заснула в десять утра, проспала часа четыре, встала и попыталась жить. В тот день я передвигалась по спирали. Это когда нарезаешь по дому круг, действуя с эффективностью обезглавленной курицы, потом делаешь что-нибудь полезное, например, смотришься в зеркало. Ещё стремительная пробежка – и ага, кошки накормлены. Процесс сбора на прогулку выглядел так, будто я начала выигрывать в дурака на раздевание после длинной череды проигрышей – каждую вещь удаётся натянуть на себя не сразу, ценой некоторых умственных усилий и большой доли везения. Нарядившись, куда-то ходила, возвращалась, спала в разных местах кровати, там и сям, иногда поперёк, а потом настала пятница.

Мне сказали, будто седальгин после нурофена даёт интересные цветовые галлюцинации. Спорить не стану, но нурофен после седальгина – фигня полная. Зрение падает, и ты опять курица, но ещё с головой, и на глазах такая плёночка, сквозь которую пространство чётко просматривается не далее вытянутой руки.

Впрочем, на содержимом этой, всё ещё моей, головы погоды и пилюли не особенно сказались. Я и без них мыслю как та атлетическая красавица, гостья «Школы злословия» – только о возвышенном. Вы помните: «Я каждую минуту думаю о творчестве». – «Что, и когда в туалете сидите?» Вот и у меня такая же каша в мозгах, по крайней мере, на прогулке, если туфельки не натирают, помышляю исключительно о вещах абстрактных, заземлиться невозможно, и все молнии вокруг мои.

А туфельки теперь почти никогда не натирают, потому что бо́льшую часть жизни я провела в обуви не по размеру – тридцать третий взрослый появился в русских магазинах не так давно, но с тех пор, как он таки появился, я поклялась себе, что никогда, никогда больше мне не будет неудобно. Я сделалась неспособна к аскезе, как мужчина или другая бессмысленная тварь, алчущая удобств и отрицающая совершенствование через страдание. Женщинам-то знакомы пути духа через голод, корсет и лабутены, полные крови.