Синдикат - Рубина Дина

— Понимаете, — говорит он, — огромное пространство льда не должно пустовать. Это провально — в смысле впечатления. На льду что-то должно происходить постоянно. Гигантские площади льда должны быть задействованы…

— Так посади на нем рыбаков, Норувим, — нетерпеливо оборвал его Клава. — И тогда вечером мы будем иметь хороший ужин… А для смеху пусть один из них провалится в прорубь…

Клавдий именует Ноя Рувимыча по-своему, сокращенным «Норувим» — и это странное имя, напоминающее имя какого-нибудь библейского серафима, архангела или провинившегося перед Господом, падшего ангела, очень тому подходит…

Словом, Клещатик просачивается сквозь стены, проникает гибкими пальцами дьявольского хирурга сквозь ткани мышц, вынимает сердце из груди и кошелек из желудка. Кажется, он владеет навыками гипноза, который действует на всех, кроме Угрозы Расстреловны.

Вчера она остановила меня в коридоре и, глядя в пол, отчеканила: — «При том, что деятельность вашего департамента — никчемная чепуха и разбазаривание средств, я вижу, что вы единственная сопротивляетесь этому спруту Клещатику. Вы отказались проводить свои тусовки в «Пантелеево», это правда?» И не слушая меня, дальше: — «И молодцом. Я хочу, чтоб вы знали — «Пантелеево» принадлежит ему, ему лично, через этот сарай, через подставных лиц прокачиваются наши миллионы…» «Откуда вы знаете?» — потрясенно спросила я. Она усмехнулась, сказала — «а я не вчера родилась. И в той организации, где я до вас работала, там умели раскапывать…» — и отмаршировала прочь.

Я действительно не езжу в «Пантелеево» и, похоже, Ной Рувимыч с этим смирился. Для наших тусовок шустрый Костян, прочесав Подмосковье, нашел чудный санаторий «Лесные дали» на берегу Истринского водохранилища… В первый раз я ожидала скандала, вроде того, о каком мне рассказывали мои ребята… Однако художники, писатели, кинематографисты и барды, собранные в этом дивном месте, благополучно расселились по номерам и два дня взахлеб общались, не выходя из конференц-зала, хотя погода стояла прекрасная и я побаивалась, что эти, известные и уважаемые, люди просто разбредутся гулять по лесу. Однако они вцепились друг в друга, смотрели фильмы, спорили до ночи, и никак не могли расстаться. Мы с Костяном записали все выступления, я отредактировала, и вскоре уже Сережа Лохман издал нам великолепный сборник статей о литературе и искусстве, с обширной и страстной дискуссией страниц на сорок в конце, — который мгновенно стал библиографической редкостью…

…Так вот, перекличка, посвященная грядущему Празднику Страны. На ней произошел еще один, на первый взгляд, пустяковый эпизод.

Изя Коваль, продолжающий носиться с идеей круиза по Волге, опять влез со своей темой: Казань, Саратов, Самара, Новгород… Плавучий лекторий, водичка за бортом, заливка ментальности прямо в уши… А Клавдий сказал: добавь к проекту график температуры воды, чтоб бабы могли захватить бикини. Потом задумался и проговорил — отличная идея: людям некуда будет деться…

И вдруг Клещатик порозовел, встрепенулся, пергаментные его щечки налились живым соком, затрепетали… Я посмотрела на него и поняла, что грядет Новая Идея, которая, как баржа, потащит за собой какой-нибудь грандиозный Проект — (Клещатик был гением выращивания Проектов Глобальных, Международных, Межконфессиональных… — тут же сам становился генеральным подрядчиком по их исполнению), — и главы департаментов должны распахнуть кошельки своих бюджетов… Да и Центральный Синдикат, как яловая корова, должен был приготовиться: уже бык Норувим увидел цель, уже рыл копытами землю, помахивал хвостом, уже глаз его налился кровью страсти, уже примеривался он влезть на свою любимую буренку по кличке Синдикат… Однако интересно — что можно выудить, что вырастить из невинной прогулки по Волге…

Кстати, после переклички произошел еще один забавный эпизод: в коридоре меня нагнал Клещатик с какой-то папкой в руках и попросил уединиться в моем кабинете «на минутку». Я любезно пригласила, велела Маше принести чаю… Ной Рувимыч был непривычно стеснителен, даже робок, присел на краешек дивана, держа папку ребром на колене… Я заподозрила самое страшное… и оказалась права: так и есть, он пишет… Он написал пьесу и хотел бы, чтобы я, как профессионал… одним глазком… и так далее…

— Ной Рувимыч, — удивилась я, — у вас такие связи… Если я правильно поняла, любой театр с удовольствием возьмет вашу пьесу к постановке при определенных условиях.

— …возьмет, возьмет… — покивал он мешочками щек…

— …и актеры известные будут в ролях…

— …будут, будут… — сказал он, — уж не сомневайтесь…

— Так чего ж вы хотите от меня?

Он помялся… переложил папку на второе колено, отхлебнул чаю, принесенного Машей, и проговорил твердо:

— Мнения!

…Когда он вышел из кабинета, я раскрыла папку и застонала: его пьеса называется «Высокая нота моей любви»…»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Главный раввин России Залман Козлоброд говорил притчами. Выступал он всегда на русском языке, который знал плохо. Но говорил громко, активно артикулируя. Притчи его выглядели приблизительно так: — «Виходит Гилель из дюш… А кто-то скучает на двер… Это пришли шейлот[1]… — «Почему китайцы такой длинный глаз»? Гилель сказать: — «Потому что ветер кидает песок». Опять Гилель пойти в дюш, и снова кто-то скучает на двер…»

Понятно, что эти притчи выглядели слишком глубокомысленными, но паства ему внимала, тем более что на этом подворье паству подкармливали…

Главный раввин России Манфред Колотушкин говорил грамотно и доходчиво, но умирающим голосом… С первого же слова видно было, что ему осточертело все: евреи, их праздники, их синагоги, все их сто восемьдесят семь организаций. Однако за предыдущие десятилетия, когда он был один, совсем один в своем роде перед Богом и Советской властью (что в то время было одним и тем же), он привязался к своей должности, и ныне, с могучим всплеском демократии, а следовательно, с возникновением неизбежных дрязг, шантажа и криминала в святых религиозных пределах, — всего боялся и плакал по каждому поводу…

Главный раввин России Мотя Гармидер плевал на все их разборки густой слюной, потому что финансировалась его организация Щадящего иудаизма прямиком из Америки, а еще потому, что к Моте охотно шла молодежь, ведь щадисты не выстраивают таких преград на пути в еврейство, как остальные. Наоборот: они распахивают объятия всем, кто приветливо смотрит в нашу сторону. К Моте непрерывным потоком шли и шли русские жены, желающие пройти гиюр[2], дедушкины внуки, которым зачем-то понадобилось, чтобы их считали евреями, а также просто интеллигентная молодежь, знающая, что на дискотеках и тусовках у Моти собирается приличная публика, без криминала и наркоты.

Сто восемьдесят семь организаций давно поделили между собой Главных раввинов России, каждая — по своему вкусу. Однако все они изначально стояли перед вопросом: как величать этих персон на тех редчайших глобальных сборищах — таких, например, как учреждение очередного Еврейского конгресса, — куда приглашены все три Главных раввина России?

Это был момент истины, поистине захватывающий вестерн, триллер, леденящий кровь…

Ну, вообразите: вот председательствующий берет микрофон, протягивает руку в зал и объявляет: «А сейчас слово предоставляется…» — что прикажете делать, как обращаться, как назвать, чтобы не прищемить и без того распухшие амбиции? Но тысячелетиями блуждающий в лабиринтах Талмуда легендарный еврейский ум нашел выход и из этой безвыходной ситуации.

Была изобретена верткая формула: «по версии». (Причем моя Рома Жмудяк хвасталась, что изобрел ее сам Гройс — умница, волшебник, архитектор воздушных замков.) Так, значит «по версии»:

Главный раввин России по версии Кремля.

Главный раввин России по версии тети Мани.

Вообще, согласитесь, что это — гениальная, и — несмотря на изначальную усеченность — универсальная для всеобъемлющего согласия формула. По версии евреев, шесть миллионов народа были уничтожены немцами, да и всеми желающими в годы Второй мировой войны. По версии всех желающих, да и многих немцев тоже, — евреи уничтожили сами себя, спровоцировали, способствовали, выслуживались, подбрасывали в топку… По версии Клары Тихонькой: оглушительный и вековечный набат должен бить и колотить по головам — на всякий случай — всех вокруг, чтобы никто не забыт и ничто не должно повториться. По версии ведущего антисемита Цесаревича и его многочисленных последователей: а хоть бы и повторилось… и хорошо бы, чтоб жиды заткнулись со своим вековечным ором, отвалили из России, оставили всех в покое.