Где ты? - Леви Марк

По сплину, овладевшему девушкой при приближении летних каникул, Мэри догадалась, что в ее сердце расцвела любовь. Летние месяцы просто невыносимы, когда влюбляешься в этом возрасте, и обещания писать друг другу не заполняют пустоту, которую впервые в жизни обнаруживаешь в себе.

В среду Мэри забрала Лизу из школы, чтобы провести с ней остаток дня в Манхэттене. Расположившись за столиком в небольшом саду позади кафе «Пикассо» в Виллидже, они съели салат «Цезарь» и филе курицы гриль.

— Значит, ты уже по нему скучаешь, хотя вы еще и не в разлуке, так? — спросила Мэри.

— С тобой так было?

— Довольно долго.

— А почему это так больно?

— Потому что любить — значит в первую очередь рисковать. Опасно доверить себя другому, открыть дверь в собственное сердце. От этого может быть неописуемо больно. Иногда это становится наваждением.

— Да, я только об этом и думаю!

— От этой боли не помогают никакие лекарства.

Благодаря ей я поняла закон относительности времени. Один-единственный день может быть длиннее года, когда мучаешься без кого-то, но в этом и своеобразная прелесть влюбленности. Нужно научиться ладить со своими чувствами.

— Я боюсь его потерять, боюсь, что он встретит другую… Он уезжает в лагерь, в Канаду.

— Такое вполне может произойти, мне понятны твои опасения. К сожалению, в этом возрасте мальчики часто меняют свои привязанности.

— А потом?

— Некоторые обретают устойчивость. Таких немного, но они есть!

— Если он предаст меня, я не переживу!

— Переживешь! Я тебе гарантирую, хотя сейчас тебе трудно в это поверить. Тем не менее это так.

— А что нужно делать, чтобы влюбить их в себя?

— Мальчики ценят сдержанность, умение держать их на расстоянии, эдакий флер таинственности. Именно это сводит их с ума.

— Ну это я заметила!

— Каким образом?

— Ну мне ведь вообще-то свойственна сдержанность.

— Следи за своей репутацией, в дальнейшем это окажется важным. Нужно держаться золотой середины.

— Ничего не поняла!

— Твой отец убил бы меня, узнай он, что я говорю тебе такие вещи, но ты гораздо взрослее своих лет.

— Говори! — Лиза дрожала от нетерпения.

— Если ты будешь избегать общения с мальчиками, тебя сочтут синим чулком и перестанут обращать внимание, но если ты будешь гулять напропалую, то станешь считаться доступной девчонкой и с тобой будут общаться с вполне определенными целями, что тоже нехорошо.

— И такое я тоже видела! Моя подружка Дженни слетела с катушек!

— Ну а ты сама?

— Висела как-то на волоске, но удержалась.

— Лиза, мне бы хотелось, чтобы в тот день, когда все эти вещи приобретут в твоей жизни еще большее значение, ты не стеснялась бы задавать мне любые вопросы. Для этого я и существую.

— А тебе кто все это объяснил, когда ты была в моем возрасте?

— Никто. И мне было куда трудней во всем разобраться.

— А в каком возрасте у тебя появился первый парень?

— Не в твоем, во всяком случае. Но и времена тогда были другие.

— И все равно мне это кажется страшноватым.

— Погоди немного и увидишь, насколько изменится твоя точка зрения!

Они продолжили свою беседу после обеда, бродя по улицам Виллиджа и изучая модные бутики в поисках сногсшибательного наряда, призванного «добить» одного знакомого юношу.

— Можно сколько угодно твердить, что внешность в любви не главное, — говорила Мэри. — Но, когда хочешь понравиться, одежда играет поразительно большую роль! Самое главное — найти свой стиль!

И когда продавщица Banana Republic сказала сначала Лизе, размышлявшей над узким черным платьем, что с ее фигурой можно носить все что угодно, а потом, когда девушка была в примерочной, шепнула Мэри, что дочь ее просто великолепна, Мэри ощутила не зависть,а гордость.

Выйдя на улицу с кучей покупок, Лиза чмокнула Мэри, шепнув ей на ухо, что его зовут Стивен.

— Ну что же, Стивен, это начало твоих проблем! — громко провозгласила Мэри. — Ты все каникулы будешь помирать от тоски, уж мы об этом позаботимся!

Лето они снова провели в Хэмптоне, и Лиза тайком дважды в неделю писала письма некоему Стивену. Из этих писем становилось ясно, что она часто думает о нем, но вместе с тем тут вокруг нее «полно симпотных парней» и она проводит «клевые каникулы, много занимаясь спортом». Лиза высказывала надежду, что он тоже неплохо развлекается в своем лагере отдыха, и добавляла, что эти два слова кажутся ей антагонистами.

— Расширение словарного запаса не повредит, — ответила Мэри, когда Лиза спросила ее, не слишком ли высокопарно слово «антагонисты».

В начале учебного года Лиза узнала, что Стивен остался и в ее классе, и в ее жизни.

В ноябре Лиза снова затосковала. Мэри выяснила, что на сей раз Стивен со своей семьей уезжает в Колорадо кататься на лыжах. Ни с кем не посоветовавшись, прямо за ужином Мэри заявила, что было бы неплохо, если бы Лиза наконец научилась кататься на лыжах. Так что приглашение Синди, сестры Стивена, провести каникулы вместе с ними пришлось очень кстати. Отъезд намечался на 27 декабря. Филипп ни в какую не желал разлучать семью на Рождество, но Мэри держалась стойко. На Рождество они созвонятся, разве не пора девочке взрослеть, в конце концов?

Фирменное движение левой бровью, надо полагать, вынудило Филиппа дать согласие.

От Лизы они получили одну-единственную открытку накануне ее приезда, а до этого Мэри ежедневно твердила Филиппу, что волноваться было бы нужно, если бы дочка писала каждый день.

Новый год они встречали втроем, Мэри приготовила роскошный стол, вознамерившись утешить свое семейство. И все же пустующий четвертый стул весь вечер бросался ей в глаза. Пустота стучалась в ту самую дверь, о которой она как-то раз рассказывала Лизе…

Лиза вернулась загорелая и счастливая, с двумя медалями, завоеванными на трассе. Мэри наконец увидела Стивена на групповых фото и потом, вечером, в комнате Лизы, на большой фотографии, с которой они улыбались вдвоем.

В течение двух последующих месяцев мысль возобновить журналистскую деятельность все чаще посещала Мэри. Она начала «просто ради удовольствия» редактировать материалы для хроники и из чистого любопытства пообедала с новым главным редактором «Монтклер тайме», с которым когда-то вместе училась. К ее несказанному изумлению, он пригласил ее с тем, чтобы предложить самой написать материал. Скорее всего ей понадобится время, чтобы «расписаться», поэтому сюжет пусть выберет себе сама. На прощанье он пообещал ей всячески помогать, если ей действительно захочется вернуться в журналистику.

«А почему бы и нет?» — спросила она себя, придя домой.

Филипп сидел за рабочим столом и смотрел в окно на солнце, клонившееся к закату. Великолепный майский день подходил к концу. Вернувшись из муниципальной библиотеки, Мэри тут же поднялась к нему.

Когда она вошла, он поднял глаза и улыбнулся, ожидая, что она скажет.

— Как ты думаешь, можно стать счастливой в сорок лет?

— Думаю, в любом возрасте можно осознать свое счастье.

— А если так меняется ощущение, то и человек еще может меняться?

— Он может почувствовать, что достиг зрелости, и проживать свою судьбу, а не бороться с ней.

— Впервые за долгое время я чувствую, что ты рядом, Филипп, и я счастлива.

Весной 1995 года Мэри поняла, что под крышей ее дома поселилось счастье, и поселилось надолго.

Она занималась уборкой в комнате Лизы, погода стояла теплая, матрас пора было переворачивать на летнюю сторону. Под матрасом лежал большой альбом в черной обложке. Поколебавшись, она села за стол и принялась его листать. На первой странице акварельными красками был нарисован флаг Гондураса. А дальше… Чем дальше она смотрела, тем сильнее ей перехватывало горло. Все газетные статьи об ураганах, обрушившихся на планету за последние годы, были аккуратно вырезаны и вклеены в этот альбом. Все, что хоть в какой-то мере касалось Гондураса, было тщательно собрано и помечено числами. Альбом походил на судовой журнал моряка, покинувшего родные берега и мечтавшего по ночам о том дне, когда, вернувшись домой, он расскажет близким о своем невероятном путешествии. Мэри захлопнула альбом и положила на место. Она никому ничего не сказала, но домашние почувствовали, что ее настроение изменилось. Но и они не поняли, что сердце может увянуть всего за несколько мгновений.

В это лето Мэри уже несколько раз, сама того не замечая, спрашивала Филиппа, как, по его мнению, нужно будет отметить девятнадцатилетие Лизы. Он весело отвечал, что у них есть еще пара лет, чтобы хорошенько это обдумать. В ответ она раздраженно говорила, что время иной раз летит так быстро, что его и не замечаешь.

Утром за завтраком, когда Лиза повела Томаса на бейсбол, Мэри опять завела разговор о предстоящем совершеннолетии Лизы.