Где ты? - Леви Марк

— Не хочешь поговорить, Филипп?

— Тебе не о чем волноваться, — ответил он, вздрогнув. — С Лизой в Канаде все будет нормально.

— Я не об этом, Филипп.

— А о чем?

— О том, что привело тебя в такое состояние.

Он поставил тарелку в сушку, подошел к жене и предложил ей сесть.

— Мэри, я хочу тебе кое-что сказать. Я должен был тебе это сказать уже давно.

Она тревожно заглянула ему в глаза.

— Поосторожней со сногсшибательными признаниями! Что еще стряслось?

Филипп, пристально глядя ей в глаза, нежно провел по ее щеке. Слова не давались ему, и он замолчал. Уловив выражение его глаз, она спросила по-другому:

— Филипп, что ты хочешь мне сказать? Я тебя слушаю.

— С того дня как в нашей жизни появилась Лиза, я очень многое понял и почувствовал, Мэри. Поднимаясь каждое утро, глядя, как ты спишь, встречая твой взгляд, держа твою руку, как держу ее вот сейчас, я понимаю, как я счастлив, как я люблю тебя, Мэри, и понимаю, как сильно я тебя люблю. Ты отдала мне столько сил, делила мои радости и тревоги, преодолевала свои сомнения, отметала безграничным доверием мои, дарила мне улыбки и терпение. Ты подарила мне самый лучший в мире подарок: не так уж много в мире мужчин, которые удостоились такой изумительной привилегии — любить и быть любимым.

Мэри положила голову ему на грудь, словно для того, чтобы послушать, как бьется его сердце, а может, просто потому, что устала, так долго дожидаясь этих слов.

— Филипп, тебе нужно поехать, — она обвила руками его шею. — Я не смогу. Да и не должна. Ты сам ей все объяснишь.

— Куда поехать?

— Ты сам знаешь. Лиза так на нее похожа, просто поразительно! Я и без бумажки, которую ты прятал в руке всю дорогу, догадалась, где она назначила тебе свидание.

— Я не пойду.

— Пойдешь. Не ради себя, ради Лизы.

Позже, в спальне, они долго разговаривали, прижавшись друг к другу, о них самих, о Томасе, о Лизе.

Поспать им толком не удалось. Поднялись на рассвете, Мэри тут же помчалась на кухню, чтобы скоренько приготовить завтрак, а Филипп, как только оделся, отправился к Лизе. Подойдя к кровати, он ласково погладил ее по щеке, осторожно стараясь разбудить. Лиза открыла глаза и улыбнулась.

— Сколько времени?

— Давай, малышка, быстро поднимайся, одевайся

и присоединяйся к нам внизу.

Она взглянула на будильник и тут же закрыла глаза.

— Мой самолет улетает в шесть вечера, пап! Я уезжаю всего-навсего на два месяца! Право же, вам с мамой надо немного расслабиться, а мне как следует выспаться. Я поздно легла!

— Скорее всего, ты улетишь другим рейсом. Вставай, детка, и не теряй времени, у нас его не так много. Я все объясню тебе по дороге.

Поцеловав ее в лоб, он взял лежащий на столе рюкзак и вышел из комнаты. Лиза потерла лицо, потом встала, натянула штаны, рубашку и торопливо завязала шнурки. Совсем заспанная, вскоре она спустилась вниз. Филипп поджидал ее у входной двери. Сообщив, что идет к машине, он ушел.

Мэри, выйдя из кухни, остановилась в нескольких шагах от девушки.

— Я приготовила завтрак, но, по-моему, у вас на него нет времени.

— Да в чем дело-то? — спросила Лиза, уже начав волноваться. — Почему я еду так рано?

— Папа все тебе объяснит в машине.

— Но… я даже не попрощалась с Томасом.

— Он еще спит. Не волнуйся, я попрощаюсь с ним за тебя. Ты ведь будешь мне писать, да?

— Что вы от меня скрываете?

Мэри подошла, крепко обняла ее и прошептала на ухо:

— Я не смогу сдержать обещание до конца, но я старалась как могла.

— Да о чем ты?

— Лиза, что бы ты ни делала в жизни, помни всегда, как сильно я тебя люблю.

Мэри разжала объятия, распахнула дверь и ласково подтолкнула Лизу к поджидавшему ее на крыльце Филиппу. Встревоженная и озадаченная, девушка некоторое время стояла неподвижно, пристально глядя на Мэри и пытаясь понять, почему в глубине ее глаз таится боль. Отец взял ее за плечо и повел к машине.

Накрапывал дождик. Филипп крепко держал Лизу за руку, в другой она несла рюкзак, который стал гораздо увесистей.

Такой увидела Мэри Лизу в день отъезда, в сумеречном свете дня, когда вдруг снова остановилось время. Черные волосы падали Лизе на плечи, капли дождя стекали по смуглой коже. С одеждой на этот раз проблем не было. Они медленно удалялись по дорожке. Мэри стояла на крыльце, ей хотелось сказать Лизе что-то еще, но это было все равно ни к чему. Дверцы машины захлопнулись, Лиза в последний раз помахала ей рукой, и машина исчезла за поворотом.

По дороге Лиза засыпала Филиппа вопросами, на которые он не отвечал, не находя подходящих слов. Они свернули на дорогу, которая вела к терминалам аэропорта, и Филипп снизил скорость. Лизой овладела паника, потом она разозлилась и твердо решила, что ни за что не выйдет из машины, пока отец не объяснит ей причину скоропалительного отъезда.

— Какая муха вас укусила?! Вас до такой степени нервирует мой отъезд? Папа, да объясни ты мне, в конце концов, что происходит?!

— Я высажу тебя перед терминалом и поставлю машину на стоянку.

— Почему Мэри не поехала с нами?

Филипп поставил машину у тротуара, потом, взяв лицо дочери в ладони, заглянул ей в глаза.

— Лиза, послушай. Ты войдешь в терминал, поднимешься по правому эскалатору, пройдешь по коридору и войдешь в бар…

Лицо девушки напряглось. По странному поведению отца Лиза поняла: приоткрывается завеса над ее прошлым.

— …пройдешь до конца зала. Там, за столиком у окна, тебя будет кто-то ждать.

Губы у Лизы задрожали, тело сотряслось от глубинного рыдания, а глаза наполнились слезами. У Филиппа тоже повлажнели глаза.

— Помнишь красную детскую горку? — дрогнувшим голосом спросил он.

— Вы не могли так со мной поступить! Папа, скажи, что это неправда!

И, не дожидаясь ответа, она схватила лежавший на заднем сиденье рюкзак и выскочила из машины, громко хлопнув дверцей.

Аэропорт Ньюарка. Машина только что высадила ее на тротуар и растворилась в транспортном потоке, наводнявшем пространство вокруг терминалов. Сквозь пелену слез она проводила машину взглядом. Огромный зеленый рюкзак, стоявший у ее ног, весил чуть ли не больше ее самой. Поморщившись, она подняла его и вскинула себе на плечи. Вытерла глаза, миновала двери терминала номер один и почти бегом перебежала зал. Правый эскалатор вел на второй этаж. Сгибаясь под тяжестью рюкзака, она поднялась по ступенькам и решительно двинулась по коридору. Остановилась у залитого оранжевым светом бара и через стекло заглянула внутрь. В такую рань у стойки ни посетителя. Старый бармен вытирает стаканы.

На экране телевизора, висящего у него над головой, мелькают результаты каких-то матчей. Толкнув деревянную дверь с круглым окошком-иллюминатором, она вошла и окинула взглядом красные и зеленые столики.

И увидела ее: Сьюзен сидела в глубине зала, у самого окна. Перед ней на столе лежала газета, а сама она, опершись подбородком о правую руку, левой теребила висящий на шее медальон. Ее глаза, невидимые Лизе, были обращены к бетонному полю, расчерченному желтыми линиями разметки, куда неспешно выруливали самолеты, готовившиеся к разбегу перед взлетом. Сьюзен повернулась, прижала ладонь ко рту, словно желая подавить невольный возглас, и встала. Лиза, поколебавшись, двинулась по проходу слева мягкой и бесшумной походкой. Мать с дочерью не сводили друг с друга покрасневших глаз, не зная толком, что сказать. Сьюзен увидела огромный рюкзак, который волокла Лиза. Точно такой же, но принадлежащий Сьюзен, лежал под столом. И тогда Сьюзен улыбнулась.

— Ты такая красивая!

Лиза, застыв, молча смотрела на Сьюзен, затем, не отрывая от нее глаз, уселась на стул. Сьюзен села. Она потянулась, чтобы коснуться щеки дочери, но Лиза резко отшатнулась.

— Не трогай меня!

— Лиза, если бы ты только знала, как я по тебе скучала.

— А ты… Ты знаешь, что твоя смерть сделала мою жизнь кошмаром?

— Я все тебе объясню.

— Можно ли объяснить то, что ты со мной сделала? Хотя, впрочем… Объясни, что сделала я! Из-за чего ты меня забыла?!

— Я никогда тебя не забывала, Лиза. Все случилось не из-за тебя, а из-за меня, из-за моей любви к тебе.

— Значит, так ты представляешь себе любовь? Бросить — значит любить?

— Ты не имеешь права судить меня, Лиза, ты не знаешь…

— А ты, значит, думаешь, имела право на чудовищный, бесчеловечный обман?

— Ты должна меня выслушать, Лиза!

— А ты? Ты слышала меня, когда я звала тебя по ночам в моих кошмарах?

— Да.

— Тогда почему ты за мной не приехала?

— Потому что было слишком поздно.

— Поздно для чего? Разве между матерью и дочерью существует «слишком поздно»?

— Об этом судить тебе, Лиза.

— Мама умерла!

— Не говори так, прошу тебя.

— Но именно эти слова определили мою жизнь, они были первыми, которые я произнесла в Америке.

— Если хочешь, я уйду, но любить тебя не перестану никогда, хочешь ты этого или нет.