Сын цирка - Ирвинг Джон

Не так давно какой-то известный писатель из клана Парси читал в Харбофонте и Дарувалла чувствовал, как Джулия и ее друзья ждали, чтобы он заговорил с ним. Фарук читал этот роман и даже восторгался им. Речь там шла о небольшом, но крепком ответвлении общины Парси в Бомбее, в которой почтенный и сострадательный к ближним, хороший семьянин попал в переделку и прошел проверку на предательство, коррупцию во времена войны Индии и Пакистана.

Как Джулия и ее друзья могли представить, что Фарук сможет заговорить с писателем? Что доктор знал о настоящей персидской общине в Бомбее или в Торонто? О какой общине, как предполагали они, будет от говорить?

Фарук мог рассказать лишь истории о клубе Дакуорт, о том, как леди Дакуорт обнажалась, показывая свои знаменитые груди. Но даже не члены клуба уже их слышали. Какие еще истории знал доктор Дарувалла? Лишь повесть собственной жизни, а ее не доверишь первому встречному. Изменение пола, маньяк-убийца, вступление в лоно церкви вследствие любовного укуса, дети-беспризорники, которых не спас цирк, разнесенный на кусочки отец Фарука… А как расскажешь незнакомцу о братьях-близнецах?

Дарувалле казалось, что история его жизни слишком нетипична, если не странна. Да и сам он казался одиноким чужаком. С чем бы Фарук ни сталкивался, где бы ни появлялся, всюду возникала некая отчужденность, бывшая отражением той отчужденности, которую он носил в самом себе, в тайниках своей души.

Так и стоял этот выходец из Бомбея под летевшим снегом, ожидая свою родившуюся в Вене жену, чтобы ехать в центр Торонто, где им придется слушать какого-то неизвестного индийского писателя. Может, это будет сикх, возможно, индуист, если не мусульманин или не очередной представитель клана Парси. Весьма вероятно, кроме него будут читать свои произведения и другие авторы.

На противоположной стороне улицы Рассел-Хилл снег налипал на плечи и волосы мамаши и ее маленького сынишки. Как и Дарувалла, они стояли под фонарем, тоже ожидая кого-то. Малыш держался более беспокойно, чем его мать. Лицо он запрокинул вверх и высунул язык, чтобы поймать снежинки. Ребенок безотчетно высвободился из рук матери, а она, пытаясь его удержать, безуспешно дергала мальчика, чтобы он перестал крутиться. Ничего не могло заставить мальчишку закрыть рот и успокоиться. Он не прекращал своей игры со снежинками.

Как врач-ортопед Дарувалла осуждал способ, которым мамаша дергала сына за руку, к тому же полностью расслабленную. Мальчишка выглядел мягким, как воск, доктор опасался за его локоть или плечо. Мамаша отнюдь не хотела нанести вред ребенку — просто ее беспокоило и раздражало поведение сына.

В какой-то момент доктор открыто улыбнулся этой мадонне с младенцем. Они были ярко освещены фонарем, и доктор надеялся, что они так же хорошо видят его, тоже стоящего под фонарем. Однако Фарук забыл, где он находится. Это не Индия. Он не подумал, что может встревожить женщину своим неевропейским видом. Смуглое лицо этого незнакомого человека, освещенное уличным фонарем и оттененное белизной падавшего снега, было для нее все равно, что внезапное появление огромной собаки на привязи. Почему иностранец улыбался ей?

Явный страх женщины оскорбил и обидел Даруваллу — он перестал улыбаться и отвернулся. Затем доктор обнаружил, что стоит он не там, не на перекрестке, который назвала ему Джулия. Оказывается, его место на северо-западном углу улиц Лонсдейл и Рассел-Хилл, именно там, где находятся мать и сын. Фарук понимал: если он перейдет дорогу и окажется за ними, женщина может испугаться и забеспокоиться. Не исключено, станет громко звать на помощь. Могут возникнуть обвинения, сбегутся свидетели, а это уже запахнет вызовом полиции!

Поэтому Дарувалла начал неторопливо переходить Рассел Хилл, глядя под ноги что, несомненно, только укрепило женщину в ее подозрениях. Фарук выглядел так, будто задумал что-то нехорошее. Он прошмыгнул мимо женщины и ребенка без всякого приветствия, думая, что если произнесет хоть слово, женщина испугается до такой степени, что может ринуться под идущий транспорт. (Никаких машин по улице н е проезжало.) Доктор встал в пяти метрах от того места, где его ожидала увидеть Джулия, напоминая сексуального извращенца, собиравшегося с силами для трусливого нападения. Уличное освещение едва достигало той канавы, где он стоял.

Женщина заволновалась и сделала несколько шагов назад, волоча за собой маленького ребенка. Это была элегантная женщина лет двадцати, невысокая, худенькая и откровенно испуганная. Выражение ее лица не оставляло в этом никаких сомнений: она подозревала доктора в преступных намерениях. Под респектабельным пальто из черной шерсти с черным вельветовым воротником и такими же лацканами совершенно точно скрывался голый мужчина, изнывающий от желания эксгибиционизма, демонстрации себя ей и ее ребенку. Дрожа от страха, она повернулась спиной к опасной фигуре, но в этот момент незнакомца заметил ее сын. В отличие от мамаши, он не испугался. Продолжая тянуть ее за руку, он все еще языком ловил снежинки, не отводя взгляда от доктора.