Комната старинных ключей - Михалкова Елена

Старшая дочь убедила отца поговорить с психологом. Одному богу известно, какое усилие пришлось сделать над собой Давиду, но он послушался ее совета.

Выслушав его, психолог заявил, что не видит у подростка никаких проблем. Проблемы есть у Давида: сын не соответствует его ожиданиям.

«Правильно, – мрачно ответил Давид, который и без психолога прекрасно это понимал. – И что с этим делать?»

«Понять, что он другой», – сказал психолог.

«Я это понимаю, – согласился Давид. – И мне этот другой не нравится. Другим тоже можно быть по-разному. Представьте, что у вас вместо сына – крокодил. В аквариуме. И что вам с этим делать?»

«Искать в нем положительные черты, – не задумываясь, ответил психолог. – Ваше зрение избирательно. Вы оцениваете только те области, где мальчик не совпадает с вашим образом идеального сына. Попробуйте посмотреть на него целиком».

«И что я должен увидеть?»

«Например, что он добрый. Неглупый. Что он помогает матери. Что у него богатая фантазия. Заставьте себя посмотреть на Алексея как на постороннего человека, а не как на своего сына. Это кажется вам смешным? Но далеко не каждый родитель способен на это».

Давид Романович подошел к вопросу практично. Он решил, что если уж выложил за прием у психолога круглую сумму, то глупо было бы не воспользоваться его советом. Хотя бы попытаться.

И он попытался.

Однако и тут его ждало разочарование. Добрый? Нет. Зла не делает, но и добра тоже. Умный? Может быть, но только тщательно это скрывает. С богатой фантазией то же самое. Где оно, это богатство? В чем оно проявляется? Или заперто в черепной коробке, как сокровище в пещере, которое никому не увидеть?

Все положительные черты, которые Давид находил в сыне, получались с частицей «не». Не пьет, не курит, не ворует. Не развлекается с девушками. Хотя лучше бы развлекался… Не наркоман, слава богу.

И все?

Получалось, что все. Не за что уважать сына. Нечем гордиться в нем.

Давид вызвал сына на разговор.

– Алеша, чем ты хочешь заниматься? В жизни, я имею в виду?

Парень пожал плечами.

– Да ничем.

– Что значит – ничем? – закипел Давид. – А жить на что будешь?

– Уж как-нибудь заработаю.

– Чем?! Ты же ничего не умеешь!

– Дворником пойду, – огорошил Алексей. – Нормальная работа. Маши себе метлой, зимой лед коли да снег убирай.

Давид взялся за сердце.

– Слушай, – тихо сказал он, – а у тебя какие-нибудь цели, стремления есть?

– Да ладно, пап!

– Нет, постой! Я серьезно тебя спрашиваю. Вот скажи, чего ты хочешь? Ты с утра до вечера сидишь в интернете, болтаешь с незнакомыми людьми. Игры свои с ними обсуждаешь. Машины, которых у тебя нет. Девушек, которые тебя никогда не полюбят.

– Откуда ты знаешь…

– Что не полюбят? В зеркало посмотри.

– …О чем я в сети общаюсь.

– Так ты и не скрываешься. С утра позавтракал, в институт сходил для порядка, чтобы мы с матерью тебя не пилили, и за компьютер. И ведь там для тебя тоже ничего особенно привлекательного нет. Ты только убиваешь время. Неужели нет ничего, на что тебе хочется его потратить?

– А сам-то ты на что его тратишь? – огрызнулся уязвленный Алексей. – На пахоту с утра до вечера? На твоих совещаниях такой мат-перемат стоит, что грузчики отдыхают. У тебя не люди, а сплошной функционал. Из меня хочешь такого же сделать?

– Уже не хочу, – честно сказал Давид. – Но хоть какой-то человек может из тебя получиться?

– А я кто, по-твоему?! – с вызовом поинтересовался Алексей.

– Ты – биомасса!

После этой стычки они долго не разговаривали. Пока Давид, немного успокоившись, не заставил себя прийти к сыну и предложить ему хорошее место.

– Будешь под Николаем Петровичем работать, – обещал он. – Постепенно войдешь в курс дела. У него многому можно научиться: он профи, каких мало.

Алексей не выразил энтузиазма. Но все-таки согласился.

И вот теперь Давид в социальных сетях отслеживает активность сына. За прошедшие сутки Алексей только и делал, что болтал о пустом. Он провел в интернете восемь часов.

– Ничтожество, – прошептал Давид Романович. – Полное ничтожество.

Что бы там ни говорил психолог, есть и такие люди – никудышные, ничего собой не представляющие. И они тоже чьи-то дети. Выходит, ему, Давиду Далиани, не повезло.

Что же теперь – смириться? Но Алексей его сын! Он его любит, в конце концов! Он не может позволить, чтобы все усилия, вложенные в этого мальчишку, ухнули в никуда!

– Я из тебя сделаю человека! – пробормотал Давид. – Дворником он хочет быть… А я, значит, отец дворника?! Разбежался, пакость эдакая.

Электронная почта пискнула – в ящик свалилось письмо. Давид открыл его. Писала старшая дочь: Мария победила в международных соревнованиях, звонила из Германии, она счастлива. Перезванивать ему не стали, потому что он запретил отвлекать его. Но за Машиной победой стоит большая работа. Ей будет очень приятно, если отец оценит это!

Давид отбил безучастное поздравление, закрыл программу.

Через минуту он уже не помнил, о чем писала ему дочь. Все его мысли были о сыне. И о том, что у Ковальского есть то, что может ему помочь.

Полина бродила по дому, чувствуя себя привидением. Ходит неслышно, пугает гостей страхолюдным обликом, но вреда не причиняет.

После того, что случилось накануне, Ковальский запретил ей работать. У Полины диагностировали легкое сотрясение мозга – и не нашли ни одной сломанной косточки.

– Крепкая вы девушка, – с видимым удовольствием сказал хирург, закончив осмотр. – И везучая.

«Это не я везучая, – хотела сказать ему Полина. – У меня не получилось бы выбраться оттуда самой. Это все Василий».

Но Василий в реанимации. Странно говорить «везучий» о человеке, лежащем в реанимационном отделении, опутанном трубками, как липкой паутиной. И Полина промолчала.

После осмотра Ковальский забрал ее и отвез домой.

– Считайте, что у вас отпуск. Отсыпайтесь, лежите, гуляйте. Вы пострадали на рабочем месте, я обязан вам это компенсировать.

Полина кивнула, не возражая. Ей было все равно. Даже, пожалуй, лучше работать – не так одолевали бы разные мысли, после которых становилось тоскливо и тошно от самой себя.

Может, спуститься поесть? Заодно хоть чуть-чуть поправить душевное равновесие разговором с Кларой Ивановной. Она спокойная, уютная, как шерстяной клетчатый плед.

Полина доковыляла до кухни.

– Доброе утро, Клара Ивановна.

Повариха всплеснула руками, бросилась к Полине, на полпути остановилась и принялась мять фартук от смущения.

– Как вы себя чувствуете, Полина Аркадьевна?

– Не очень, – призналась девушка. – Можно мне чаю?

Она нахохлилась на стуле возле окна, бездумно глядя в сад. По тропинкам ходила Ирма в своем сером свитере, похожая на какую-то унылую одинокую птицу, и поглядывала на дорогу.

Следом за ней на тропинку выкатился Воловик. На нем был его неизменный похоронный костюм. За прошедшие два дня Полина ни разу не видела, чтобы он переоделся во что-то более подходящее загородному дому. На завтрак, обед и ужин Тарас спускался в костюме. Полина представила, что он даже спать ложится в нем. («И закрывается крышкой гроба»).

Если Ирма напоминала ворону, то Воловик был вылитый откормленный пингвин. Но, в отличие от смешной птицы, не вызывал у Полины ни капли симпатии.

Широко расставив коротенькие ножки, Тарас подставил лицо солнцу. Рыжая бороденка задралась вверх. С самодовольным видом он принимал солнечные ванны, и Полине вдруг остро захотелось дать ему не ключ, а хороший пинок. Как он может стоять здесь с таким лицом, когда Василий лежит без сознания в больнице! Почему Ковальский пустил к себе этого кичливого наглеца?

– А где Анжей Михайлович? – обратилась она к поварихе. – Он был сегодня на завтраке?

– Раньше всех спустился, кофе выпил и ушел. Гости без него кушали.

В руке женщины блеснуло позолоченное ситечко. Она налила Полине полную чашку и поставила перед девушкой.

– Спасибо, Клара Ивановна.

Повариха не отходила от столика. Полина подняла на нее взгляд и увидела, что в ее глазах стоят слезы.

– Василий-то наш! – всхлипнула она. – Что же это такое делается, Полиночка Аркадьевна?!

Забывшись, Клара вытерла слезы кухонным полотенцем. Розовое добродушное лицо сморщилось, и Полина поняла, что сейчас услышит рыдания.

– Это еще что такое?! – возмутилась она. – Вы зачем раньше времени его хороните?!

– Господь с вами, Полина Аркадьевна! – испугалась несчастная Клара Ивановна. – Разве хороню!

– А как это еще назвать? Оплакиваете его, как покойника. Он, между прочим, живой!

Девушка сердито отодвинула чашку и встала.

– Да я бы никогда… Ни за что… – лепетала ей вслед оробевшая повариха. – Я ведь только здоровья ему желаю, Полина Аркадьевна! Полиночка Аркадьевна, а как же чай!

Но рассерженная экономка уже шла по коридору.

«Позавтракала, называется».