Женщина-зима - Знаменская Алина

Между тем отчетливо слышно было, что на крыльце не сошлись во мнениях.

— Отстань от меня! Не смей показывать, будто между нами что-то есть! — громко кого-то отчитывала Ольга.

— А то нет…

— А то есть?!

— А то, что ты со мной всю зиму… кувыркаешься? Это как? Не считается?

Теперь Полина поняла, что на крыльце вместе с Ольгой торчит Генка Капустин. Она его не сразу узнала по голосу. Обычно балагур и шутник, сейчас он говорил зло и отрывисто. Полина даже не догадывалась, что Генка умеет так разговаривать.

Миска стояла на подоконнике. Полина взяла ее и двинулась прочь из сеней. Сквозь стекло входной двери увидела, как Генка попытался обнять Ольгу. Как та оттолкнула парня и он вылетел под дождь. Упал, что ли?

Полина поспешно ретировалась в кухню. И вдруг остановилась как вкопанная, оглядела собравшихся.

— А где у нас Ирма?

Все дружно ахнули. Главную героиню потеряли!

— Кто ее после спектакля видел? — стала допытываться Полина, едва не уронив миску с яйцами на пол.

— Да корреспондент ее увел. Я видела.

— Интервью она давала! И фотографировали ее.

— А потом?

— Потом мы декорации стали перетаскивать. Переодевались. Не до того было…

— Короче, потеряли артистку, — подытожила Любава.

— Боже мой, Боже мой… — заволновалась Полина. — Что же делать? Где Гена? Пусть срочно съездит за ней!

Вошла Ольга. Постояла, послушала.

— Уехал Генка.

— Куда уехал?!

— Да шут его знает. Окрысился чего-то, прыгнул в автобус и газанул…

— Оля… — только и выговорила Полина, опускаясь на табуретку.

Клавдия Семеновна головой покачала.

— А что — Оля? Что сразу — Оля? — взорвалась девушка. — Я виновата, что он псих? Мужики выпили, а ему нельзя, он за рулем, вот и недоволен. А вы сразу — Оля! Почему никто не спросит: где Никитин? А то: Ирма, ах, Ирма! С ума все посходили с этой Ирмой! Всех затмила! Королева!

Ольга швырнула полотенце и побежала наверх, с трудом сдерживая слезы.

— Что, еще кого-то потеряли? — поинтересовалась Любава.

Полина, озадаченная, уставилась на своих.

— Да брось ты колготиться! — остановила ее Клавдия Семеновна. — Они не дети. У Никитиных в районе родня живет. Он, я слышала, хотел зайти к своим до отъезда. Проведать. Успокойся, Полина, найдутся.

— Нет, надо в клуб позвонить, — не унималась Полина. — Как она там одна?

К телефону в клубе никто не подходил. Когда уже сели ужинать, свет мигнул и погас.

— Чудненько! — почти удовлетворенно прокомментировала Полина. — Только этого нам не хватало для завершения картины.

— Нет, не хватало обрыва телефонной линии, — возразила Любава.

Кто-то в темноте шутки ради поднял телефонную трубку. Вместо привычных гудков трубка хранила гробовое молчание.

Ирма допила чай и поблагодарила сердобольного дедулю.

— А что, бывает. Отстала от своих. Главное — под крышей, — приговаривал дед, убирая в стол банки с травами и варенье. — Там в кабинете-то диванчик. Клуб большой, гулкий, но ты не боись. Привидениев у нас нету. Я тут уж десятый год сторожем, знаю…

— А я и не боюсь, — улыбнулась Ирма и поднялась. Дед протянул ей огарок свечи на блюдце.

Ирма пошла по длинному коридору, освещая себе путь зыбким крошечным пламенем. Клуб действительно был слишком большим по сравнению с их деревенским. Ирма с трудом нашла в темноте дверь гримерки, толкнула ее и вошла внутрь. У окна спиной к ней стоял человек. Это оказалось так неожиданно, что Ирма не удержалась и вскрикнула Свеча вздрогнула и погасла.

— Ирма?!

— Володя…

Они стояли в кромешной темноте — он у окна, она у двери — и не видели друг друга, но каждый мог бы с точностью определить, где находится другой.

— Почему ты здесь? — наконец выговорила Ирма. — Я думала, ты уехал со всеми…

— А я думал — ты уехала со всеми… Они все вместе ночуют у Полининой сестры. А я… я бы не смог ночевать с тобой под одной крышей. Знать, что ты рядом и к тебе нельзя прийти.

Голос Володьки шел от окна, находил Ирму, обволакивал ее, трогал.

— Поэтому ты остался здесь?

Володька кивнул в темноте. Она не видела, но точно знала — он кивнул.

— А я потерялась. Я не видела, когда все уехали. Интервью давала…

— Ты… это, — голос Володьки приблизился, — я сейчас уйду. Ты… тут вот диван. Тебе удобно будет. А у меня здесь родня живет… Я сейчас уйду.

Володька продвигался к выходу почти по стеночке, боясь в темноте задеть Ирму. Но она нашла его руками, обвила шею, прижалась лицом к его щеке.

— Нет, не уходи.

Володька стоял, боясь дышать. Ему казалось, что сердце слишком громко стучит. И дышит он слишком громко. И внутренне он готовился, что Ирма сейчас передумает, оттолкнет его. И тогда он не сможет оторваться от нее. Не сможет уйти от этих волос, запаха, от этого голоса. Боже…

Он заключил ее в кольцо своих рук и горячо прошептал в волосы:

— Ирма…

Но она уже подняла голову, уже целовала наугад его глаза, щеки, нос, губы… А он, потрясенный, подставлял свое лицо под эти торопливые поцелуи, как весенняя земля за окном подставляла себя под обжигающие струи дождя.

Давненько сестрам не доводилось ночевать вместе, как сегодня. Словно заблудившееся детство вернулось. Разобрали диван в большой комнате, легли вместе, как когда-то давно, в родительском доме. Бывало и болтали до петухов. Пока мать не стукнет в стену: «Уймитесь вы, сороки!»

Полина еще с вечера приметила: что-то изменилось в облике сестры. Что-то появилось за последний месяц новое. Исчезла поселившаяся было в глазах безысходность. Вернулась присущая Любаве настырность. Хотя горечь, появившаяся этой зимой, не ушла, затаилась в уголках губ.

Сестры улеглись. Молча слушали некоторое время, как шпарит дождь по свежим листьям сирени, крупно и часто стучит по крыше, шумит в водосточной трубе.

— У тебя рассады помидорной много? — нарушила молчание Любава. — Я в этом году не сажала.

— Есть немного. Хватит на твою долю. Если что, у отца возьмем. У него все окна в рассаде. Вот-вот цвести начнет.

— Сначала думала — и огород весной сажать не буду, — призналась Любава. — Так было хреново…

— Отошла?

— Отошла…

— Я знала, что ты выстоишь, Люб. Ты у нас сильная.

— Сильная! — усмехнулась сестра. — Я знаешь, как струхнула, когда Пухов оборудование отказался выдать? Все до кучи. И Семен, и этот гад… Но теперь все позади. Клиентов я сохранила, помещение новое приспособила. Все тип-топ. Новая пекарня работает как часы!

— Молоток, сестричка! Когда у нас в Завидове свой ларек поставишь?

— Надо подумать. А что, продавцом ко мне захотела?

— Да ну тебя! Нет, правда. Продавца я тебе уже подобрала. Нужно помочь хорошему человечку…

— Я одной уже помогла! — угрюмо отозвалась Любава.

— Это ты о Сизовой? Нет, та — другая. Да ты, наверное, знаешь — Ирма Гуськова. Катерина моя.

— Ирма? Павла Гуськова жена? Которую вы в клубе потеряли?

— Она.

— Что же, плохо ей дома-то сидеть, за Павлом? Зачем ей в ларек?

— Хоть людей увидит. Он ее дома как в клетке держит. Зверь он у нее.

— В каком смысле?

— В прямом. Бьет ее. Вся в синяках.

— Что же она терпит?

— Уйти ей некуда. Никого здесь родных нет, все в Германии. Да ты же помнишь, как их провожали?

— Знаешь, Полина, ты к ним не лезь, — помолчав, сказала Любава. — Милые бранятся, только тешатся. Не хочет муж, чтобы она работала, пусть дома сидит. А ты не встревай.

— Как это не встревай? Да он у нас в клубе недавно погром устроил, Ирму искал. Если бы я не вмешалась, прибил бы кого-нибудь точно!

— Ты полезла…

Я не полезла. Не знаю как, но я успокоила его. Психи, они такие. Он на Генке Капустине зло выместил, а на Ирму у него уже пыла не хватило — у меня на глазах, как шарик проколотый, сдулся.

— Хорошо, с рук сошло. А в другой раз не лезь. Это я тебе как старшая сестра советую. Я знаю, что говорю. И Ирму твою я в ларек не возьму.

Сказала как отрезала. Сестры помолчали. Дождь за окном не унимался. Он хлестал и хлестал бедные ветки, барабанил по жестяному карнизу. Напитывал землю.

— Для картошки хорошо, — сказала Любава, отвечая каким-то своим мыслям. — Ей сейчас как раз такого дождика не хватало. Сажали-то, считай, в сухую землю… Помню, мы с Семеном прошлый год картошку посадили — и ливень! Сразу. Только последний ряд закрыть успели… — Любава замолчала.

— Как там они? — осторожно спросила Полина, готовая сразу же перекинуть мостик на другую тему.

— Они? — невесело усмехнулась Любава. — Расширяться хотели. Я и поверила. Расширяться… магазин расширять. А она взяла и решила к своему дому веранду пристроить. Ты вот мимо ее дома завтра пойдешь, обрати внимание. Там не веранда, там фазенда целая. И стулья плетеные туда купила, как у новых русских.

— Хочется красиво жить, — вставила Полина.