Женщина-зима - Знаменская Алина

Доброе послушно уселся за столик и стал пробовать. Пирожки оказались воздушными, действительно вкусными. Любава сидела рядом и смотрела, как он ест. Она нарочно села так, чтобы из лотка напротив хорошо просматривалась вся картина их чаепития.

Столик стоял на открытом месте, его было видно отовсюду. Семен, до которого пока ни эксперты, ни комиссия не добрались, был свободен и не мог не наблюдать, что творилось возле лотка бывшей жены. А там толпились дети, приехавшие выступать, — расхватывали горячие пирожки. А хозяйка откровенно уединилась со своим гостем. Тот ел. Не пробовал, как все члены комиссии делали обычно — двумя пальчиками по кусочку, — а именно ел. С удовольствием, обжигаясь, большими кусками. А Любава смотрела ему в рот. Когда-то давно, в молодости, она так смотрела, как ест Семен. Смотрела, подперев щеку кулаком. Именно это теперь наблюдал Семен Кольчугин со своего боевого поста.

— Ишь как Любовь Петровна комиссию-то обхаживает! — причмокнула Наталья.

— Где ты видишь комиссию? — хмуро оборвал Семен. — Комиссия-то вона где!

И действительно, глава администрации притопывал и прихлопывал в компании фольклорного ансамбля. Члены жюри изображали заинтересованность. И хоть смачные запахи блинов, шашлыков и сдобы заставляли их давиться слюной, они не могли сделать и шага без команды своего начальника.

— Теперь, пока все похабные частушки с бабами не перепоет, с места не сдвинется, — кивнул Семен в сторону Никиты Панина.

— А это тогда кто ж? — махнула Наталья в сторону хлебного лотка.

— Кто-кто… Я-то откуда знаю?

— Любовник, — сделала вывод Наталья. — По всему видать.

И поскольку она не отрывала глаз от хлебного киоска, то и не заметила выражения глаз своего сожителя. А зря. Это надо было видеть.

— А еще меня шлюхой называла! — продолжала Наталья. — А у самой небось в запасе давно был! Не вчера ж она с ним познакомилась! Вон как обхаживает!

Семен выбрался из тесной коробушки своего лотка и закурил. Между тем глава района пошел вприсядку, солистка ансамбля надрывалась над ним без микрофона, а взмокшие члены жюри, давясь слюной, отбивали ладони. Они устали. Как только в репертуаре ансамбля образовался приличный зазор, взмокшего главу администрации подхватили под белы рученьки и потащили к лотку Любы — он стоял первым в ряду, и начинать следовало с него.

— Хлеб — всему голова! — громко продублировал Никита, подводя свою свиту к Любавиному столу. — Ну Любовь Петровна, ну женщина! Не женщина — огонь!

Члены свиты сдержанно улыбались. Добров прихлебывал чай из пузатой чашки.

— Что у тебя новенького, Любонька? Я ведь не забыл твои рогалики прошлогодние, — рассыпался мелким бисером Никита.

— Чем богаты, тем и рады, — сдержанно поприветствовала Любава гостей. Для комиссии накрыли стол с пирожками.

— Как у тебя с пекарней? Все обошлось? — поинтересовался Никита, откусывая полпирожка.

— Вашими молитвами, — улыбнулась Любава, вслед за Добровым поднимаясь из-за стола. — Ну, вы тут угощайтесь, а я гостю обещала кое-чего показать.

— Что же ты от нас товарища предпринимателя уводишь? — Никита сощурился и погрозил Любаве пальцем.

Она чуть бровью повела. Любава для себя решила, в каком ключе сегодня станет разговаривать с главой, и придерживалась выбранной линии. Члены комиссии если и почувствовали некоторую дерзость со стороны хозяйки пекарни, виду не подали. Знай наворачивали свои пирожки. Кто их там разберет, у них свои отношения с главой — у этих Кольчугиных, Пуховых и иже с ними. Раз глава позволяет этой бабе дуться на себя, то, значит, есть на то причины.

Глава района считал себя великим стратегом. Отказав Любаве в ее просьбе относительно Пухова, Никита самоустранился. В конце концов, не им придумано, что побеждает сильнейший. Так и оказалось. Когда Пухов пожаловался Панину, что на него наехали какие-то силы, глава только восхитился ушлости этой гром-бабы, своей бывшей одноклассницы. Зауважал. Надо же — не растерялась баба, не сплоховала. Все поставила на место. И к бизнесмену, которого она где-то откопала, стоит присмотреться. Авось пригодится.

Но Любава не давала присмотреться. Уводила его, держала особняком. Явно что-то задумала баба. Это настораживало. Не любил Панин неясностей.

Любава отбила Доброва у чиновников и повела по рядам.

— Что я должен делать? — не понимал Борис своей роли, но чувствовал, что роль есть. Видел, что сестра Полины несколько напряжена, словно вся устремлена куда-то.

— Да ничего. Представьте себя школьником, сбежавшим с уроков.

— На ярмарку?

— Именно!

— Попробую…

Добров начал входить в роль. Наталья Сизова со все возрастающим удивлением наблюдала, как «бывшая» Семена дурачится со своим гостем. Накупили шаров, пристроились к длинной очереди в тир — пострелять. Потом ели мороженое за столиками и все время хохотали, наклоняясь друг к другу так близко, что сомнений не оставалось — любовники! Наталья только не могла понять: радует ее этот факт или же огорчает. С одной стороны, вроде положительный факт. Путь Семену «на историческую родину» заказан. Сиди и не рыпайся. А то он последнее время что-то ерепениться начал, норов показывать. Место теперь занято, Сеня. С другой стороны, уж больно быстро соперница счастье обрела. Могла бы и подольше помучиться. И найти в конце концов мужика попроще, а не с табличкой «независимый эксперт».

Больше всего Наталье не нравилось, что Семен тоже не без интереса наблюдает за этой парочкой. Не пялится, а именно исподтишка наблюдает, между делом. Несколько раз Наталья перехватывала его быстрые колючие взгляды.

Народ к продуктовому лотку подходил плохо. Да и что может выставить на ярмарку магазин, торгующий товаром первого спроса? Ставку делали на то, что все макароны и крупы пустили по бросовой цене — чуть ли не на рубль дешевле, чем у соседей. Шли одни бабульки. Семен злился. У рыжего лотка напротив народ толпился. И глава района, как назло, засел за самоваром, травит анекдоты, члены администрации дружно угодливо гогочут. По другим точкам они собираются идти или же намертво сели?

Семен рассчитывал удивить всех водкой на розлив, устроить дегустацию новинок. Так не вышло — в последний момент его планы порушила все та же районная администрация. Запороли идею, не вдаваясь в объяснения. В сегодняшней дурацкой ситуации Семен винил Наталью. А кого же еще? Когда он уходил от Любавы, то мог забрать пекарню, что было бы вполне оправдано. С пекарней хлопот побольше, но это настоящее дело, семейный бизнес. Нет, Наталья уперлась в этот магазин! Поработав «на хозяина», ей грезилось самой стать хозяйкой. Ну, стала. Толку-то? Последнее время, как назло, лезла в глаза Натальина несостоятельность как хозяйки. Ее плебейская жадность и мелочность. Не мог он Наталье простить этой дурацкой шубы вместо новых витрин. Что-то подсказывало: Любава так никогда бы не поступила. Любава — экономист. Это или есть, или нет. Невольно он сравнивал, ему вдруг в глаза бросилась Любавина основательность и степенность — качества, которым он раньше значения не придавал. Вот и теперь она ходила по площади как истинная хозяйка всего этого. Показывала городскому гостю богатства района как свои собственные. Надо же, за лоток пацанов поставила, а сама выгуливает.

Семен злился, раздражался, но не мог не признать, что в эти эмоции примешивается нотка восхищения. Наталья, в русском сарафане, взятом напрокат в клубе, — напоминала ему Марфушеньку из старого советского фильма для детей. Еще утром они вместе подшучивали над этим. Теперь ему было не до шуток. Он стыдился сарафана, выбившихся из-под кокошника волос Натальи, ее кирпичного загара. Особенно смешной становилась Наталья, когда переругивалась со старухами. Костюм был не к месту. Среди макарон, риса и пива Наталья выглядела нелепой пародией на саму себя. У Семена просто завывало все внутри. Тем более он видел: Любава провела гостя по первому ряду, и теперь они остановились напротив эстрады, смотрят танцоров. А потом, как пить дать, они пойдут по второму ряду и она приведет его к ним. И уж Любава, едкая на язык, не упустит случая посмеяться над Натальей.

— Сними сарафан, — буркнул он, затаскивая в киоск мешок сахара.

— Чего? — не поняла Наталья.

— Переоденься сходи, — прошипел Семен, не глядя на нее. — Ты в этом сарафане как клоун!

— Чего?! — взвизгнула Наталья. — А где ты раньше был, когда думали? Самая торговля, а я попрусь? Ты совсем, что ли. сдурел, Сема? Чё я теперь надену-то?

— Халат надень, в котором торгуешь.

— Да ну тебя! — обиженно отвернулась Наталья. Она понимала, откуда исходит беспокойство Семена, и это-то и обижало больше всего. Нельзя было и высказать ему вволю, поскольку разговор происходил на людях.

В самый разгар их спора к палатке подошла Нинка, продавщица из молочного киоска.