Меня создала Англия - Грин Грэм

– А это не пресса? Я вас и дня не буду держать, если вы свяжетесь с прессой. – Нет-нет, мистер Крог, – успокоил его Энтони, – это одна девушка. – Стал объяснять:

– Мы договорились на сегодня, а я забыл. – Вы договорились побыть сегодня вместе? – уточнил Крог. – Ну да. Пошли бы в кино или в парк. Тут есть местечко, где можно с толком посидеть?

– И вам не будет скучно? – допытывался Крог. Повернувшись в кресле, он понизил голос и продолжал уяснять. – Вы придете в парк и будете… как у вас говорят?

– Будем тискаться.

– Мы тоже так говорили! Помню, мои друзья… давно, в Чикаго… – В его голосе прозвучало радостное удивление:

– Мерфи. О'Коннор. Вильямсон. Как странно. Мне казалось, я напрочь забыл их имена. Мы там работали на мосту. Это еще до того, как я изобрел резак… По-моему, Холла там не было. Вот еще: Эронстайн…

– Скажите, мистер Крог, вам здесь нравится? – спросил Энтони. Публика терпеливо выждала, когда принц кончит аплодировать, затем потекла к роскошной лестнице, в фойе, сверкая драгоценностями и орденами, словно лампочками светофоров.

– Конечно, нравится, – ответил Крог.

– Но это же скучно. Знаете, что вам нужно после трудного дня? Немного песен и танцев. Что-нибудь легкое. Неужели здесь нет никаких кабаре? – Не знаю, – ответил Крог и не спеша продолжал:

– Я всегда доверял вашей сестре. Без нее ничего не делал. Вам можно сказать, вы ее брат. – Казалось, он готовится сделать крайне важное признание. – Да, мне это тоже кажется скучным. И та статуя. Но Кейт она нравится. – Мистер Крог, – сказал Энтони, – пойдемте сейчас со мной. Где-нибудь выпьем, послушаем музыку, а потом я провожу вас спать. – И добавил:

– Из ресторана и позвоню.

– Невозможно, – ответил Крог. – Это будет замечено.

– Никто не заметит. Все выходят в фойе.

– После антракта они увидят наши пустые кресла. Подумают, что я заболел. Вы не можете себе представить, какие поползут слухи. А у нас на днях новая эмиссия. На улице наверняка торчат репортеры. – Тогда – пусть я заболел. Вы провожаете меня домой. Меня же никто не знает. Подумают, что я ваш друг.

Крог сказал:

– Мне очень жаль, Фаррант, но их вы не проведете. Еще два часа осталось сидеть. А вы – что, немножко актер? – Немножко? – переспросил Энтони. – Жаль, вы не видели меня в «Личном секретаре». Вся школа смеялась, даже учителя. Директорша (мы ее звали негритоской) подарила мне коробку шоколада. Конечно, я не тот, что прежде, но разыграть комедию смогу.

Но Крог сказал – нет, ничего не выйдет. Все это очень заманчиво, но Фаррант не знает, как пристально следит за каждым его шагом пресса. В особенности один плюгавый оборванец. – Меня не оставляют в покое уже много лет. Что называется: оказывают честь. Без этой опеки я, честно говоря, почувствую себя неспокойно. Идите. Позвоните и возвращайтесь. – Он впервые за весь вечер раскрыл программу и внимательно, страницу за страницей стал ее читать, начав с большой рекламы «Крога» и добравшись до списка действующих лиц.

В фойе публика оставила свободное пространство для принца, который прогуливался в сопровождении супруги, пожилого господина с колючими седыми усиками и молодящейся длинноволосой дамы с прыщеватым лицом, не тронутым пудрой; группа ходила взад и вперед, взад и вперед, как звери в клетке. Вслед удаляющимся спинам вскипала волна шепота, сменяясь деланно безразличным разговором, когда те четверо возвращались. На блокноте в телефонной будке кто-то нарисовал сердце, нескладное кривобокое сердце. Телефонист долго не понимал Энтони; пришлось несколько раз повторить: «Отель Йорк». В сердце был записан номер телефона, художник начал было рисовать стрелу, но бросил. В фойе взад и вперед расхаживал принц, дамы жадно разглядывали платье принцессы, мужчины перешептывались. Что-то безыскусное и трогательное было в нарисованном сердце, но потом, ожидая с трубкой в руке, Энтони заметил в уголке страницы французский стишок, какие обычно завертывают в рождественские хлопушки, и все сразу предстало умной стилизацией, утонченной шуткой. – Мисс Дэвидж у себя? – Швейцар в «Йорке» понимал по-английски. – Трудно сказать. Пойду посмотрю. Как, вы сказали, ее зовут? – и Энтони расслышал затихающие шаги. Он взглянул на часы – четверть десятого. Кстати: как ее зовут? Она говорила, только он забыл. Выяснилось, что он даже не может толком вспомнить, какая она: в памяти застряли лишь подмеченные недостатки – не та помада, не та пудра. То, что она никакая, больно кольнуло его. Появилось чувство ответственности, словно ему доверили щенка, а он потерял его. «Только кликните – сразу прибежит…» Хорошо, а если забыл кличку?