Casual - Робски Оксана

— Она ругала меня. А все смеялись.

Я была так возмущена, что не заметила красного светофора. Хорошо, что гаишника не оказалось на месте.

Это была идея Сержа — отдать Машу в обычную спецанглийскую школу. Я предпочитала тогда British School. Там бы наверняка мою дочь не унижали перед всем классом.

— А почему ты не ушла? Почему ты стояла и слушала? — Я буквально кричала на Машу.

Она молчала. Я и сама знала, почему она не ушла. Потому что учительница была взрослая. А взрослых всегда слушают.

Я резко остановила машину.

— Выходи, — сказала я.

— Куда? — Маша недоуменно оглянулась вокруг.

Мы были уже в центре Москвы. Я остановила машину напротив дворика консерватории. Снег падал крупными хлопьями и оседал на ресницах редких прохожих.

— Выходи, — властно повторила я. — Встань посередине тротуара и закричи во весь голос.

— Что закричать? — шепотом спросила Маша. Ее глаза наполнились ужасом.

— Просто «а-а-а»! Но очень громко. Изо всех сил.

— Я не смогу. — На ее глазах появились слезы.

— Сможешь! — заорала я. — Должна смочь! Быстро! — я кричала на дочь так, что ей стало страшно. Но я не могла остановиться.

Маша стояла на тротуаре и во все глаза смотрела на меня через лобовое стекло. Я открыла окно переднего пассажирского сиденья.

Она подождала, когда оно опустится вниз до конца.

Ее первое слабое «а-а-а» было похоже на SOS в открытом океане.

— Громче! — шепотом сказала я, и она прочитала это слово по моим губам

— А-а-а! — закричала Маша, словно пробуя эту букву на вкус. — А-а-а!

Ужас в ее глазах сменился озорством, потом весельем и невероятным, огромным удивлением.

— А-а-а! — кричала она что было сил, и небо не упало ей на голову, как она, вероятно, ожидала.

Прохожие шли мимо, особо не останавливаясь и лишь кидая короткие взгляды на хохочущую маленькую девчушку в розовой шапочке, орущую во все горло: «А-а-а!»

Так кричат пленники, вырвавшиеся на свободу.

— Садись в машину. — Я поманила ее пальцем.

Но ей совсем не хотелось уходить с этого тротуара. Так полководцам жаль покидать поле битвы, которую они выиграли.

— Хочешь, еще закричу? — предложила Маша, залезая на заднее сиденье.

— Нет, не хочу.

Я довольно улыбалась, а раскрасневшаяся, гордая собой и невероятно счастливая Маша уже была готова на любые подвиги.

— Ну что, в Уголок Дурова? Или поедем в ресторан, отпразднуем победу?

— В ресторан! — радостно закричала моя дочь, а когда я уже развернула машину, спросила: — А какую победу?

— Над собой.

По дороге мы заехали в магазин. Я купила Маше огромного розового медведя.

— Миша и Маша, — радостно сказала она, устраивая его рядом с собой.

— Мама, Маша и Миша, — поправила я.

Она понимающе улыбнулась.

16

Водитель вовсю давал показания.

Утром, в десять часов, как обычно, он поднялся в квартиру Сержа. Позвонил в дверь. Серж открыл сразу. Он был уже одет. Водитель попросил ключи от машины. Серж сказал, что спешит и они выйдут вместе. Лифт, как во многих старых домах, останавливался между лестничными пролетами. Когда двери открылись, водитель пропустил Сержа вперед. Это спасло ему жизнь. Последнее, что он увидел, — двух человек, по одному на каждую лестницу: сверху и снизу. Того, что был на лестнице снизу, водитель узнал — он видел его несколько раз в офисе Сержа. Больше он ничего не помнил. Даже выстрелов.

Наверное, это защитная реакция организма: память просто стерла все самое страшное.

О том, что в них стреляли и Серж убит, водитель узнал только в больнице.

Сначала он отказывался говорить с милицией, ссылаясь на состояние здоровья.

Врачи и родственники поддержали его.

Но опера — я даже подозревала, кто именно, — пригрозили, что снимут с палаты охрану, если он не будет сотрудничать. Это означало — смерть. И водитель заговорил.

Он был очень слаб и еще не вставал. Двигательные функции ног восстановлены не были. Но он начал самостоятельно принимать пищу, — катетеры сняли, и врачи видели в этом хороший знак.

В его палате по нескольку часов в день сидел криминальный художник — составлял портреты подозреваемых.

А я все время думала: почему они не сделали контрольный выстрел? В Сержа сделали, а в водителя — нет. Может, их кто-то спугнул? Но это значит, что есть и другие свидетели. Тогда почему они не объявляются?