Устрицы под дождем - Робски Оксана

Дедушка разговаривал по телефону на английском языке. Очень красиво, но очень зло.

Оля слушала его как завороженная. Она точно знала, что когда-нибудь и она будет говорить на иностранном языке, может быть, даже не на одном.

Дедушка раздраженно вскочил с кровати, схватил свой пиджак, достал из внутреннего кармана бумажник. Взял свою кредитную карточку, начал диктовать с нее что-то в трубку.

Однажды они вместе с Олей изучили содержимое его бумажника. Дедушка объяснил ей, как выглядят наши рубли, американские доллары и европейские евро. У Дедушки было больше евро. Он показывал ей кредитки и объяснял, для чего они нужны. Еще у него в бумажнике были визитные карточки. На них красиво были написаны имена, телефоны и адреса. На некоторых карточках был выбит золотом двуглавый орел – герб России.

Оля села рядом с Дедушкой, мысленно повторяя за ним английские словечки.

Взяла в руки бумажник. Машинально открыла его. С левой стороны, под прозрачной пленкой в бумажнике Дедушки появилась фотография.

Он, очень красивый, в черном пиджаке и галстуке, похожем на елочный бантик, обнимает хохочущую девушку в огромной, развевающейся фате. Невеста.

Оля долго разглядывала ее лицо, глаза, тоненькие, очень красивые брови, ее уши, в которых сверкали большие нарядные сережки.

Дедушка закончил разговор, швырнул трубку, она закопалась под подушку. Посмотрел на Олю.

– Кто это? – спросила Оля, не сводя глаз с фотографии.

– Это… – Дедушка был все еще раздражен после телефонного разговора. – Моя жена.

Она так заразительно хохотала на этой фотографии, что Оле было странно, почему она не улыбается вместе с ней.

Ее волосы были не такие прямые, как у Оли. Они вились на концах и падали на лицо непослушными прядями.

– А когда это было? – спросила Оля.

– Что? Свадьба? Месяц назад. – Дедушка закурил сигарету. Когда-то давно Оля тоже хотела попробовать курить, но Дедушка ей запретил. Сказал – вредно.

– А какая она? – Оля сама видела, какая она: веселая, очень красивая. Ненамного старше Оли. Но хотелось услышать от Дедушки. Может, Оля ошибается, не такая уж она красивая и не слишком уж веселая.

– Как все, – сказал Дедушка.

– Хорошая?

– Хороший я. Вот они и вьются вокруг. Всем хочется одного – денег. Просто у некоторых хватает ума до свадьбы это скрывать.

– А как же… любовь?

– Любовь – это когда весь мир умещается в одном человеке. Но поверить в это может только ребенок.

Оля смотрела на фотографию и пыталась представить себе жену Дедушки. Как она ходит, как говорит.

– А из чего состоит ее мир? – спросила Оля.

– Из лицемерия, тщеславия, глупости и денег.

– Но почему же… почему тогда ты на ней женился?

– А на ком я должен был жениться? – закричал Дедушка, подскочив с кровати. – На тебе, что ли?

Оля смотрела на него и улыбалась. Долго-долго.

Пока он не подошел и не обнял ее.

Оля и сама не знала, почему она вспомнила тот день, сидя на скамеечке перед входом в четвертый корпус.

Она вообще часто вспоминала Дедушку. Хотя правильно было сказать, что она не забывала его. Никак не могла забыть, как бы ни приказывала себе.

Хотя осень уже и наступила, солнце все еще обжигало кожу горячими воспаленными лучами.

Оля закрыла лицо ладошкой, щурилась, и ей было так хорошо и спокойно, словно все, что она должна была сделать, она уже сделала.

Однажды у Дедушки прихватило сердце, не сердце, как он потом объяснил Оле, а нерв защемило.

Но защемило очень сильно. Дедушка полулежал на диване, не мог даже шевельнуться, говорил медленно, задерживая дыхание, и смотрел на Олю испуганным застывшим взглядом.

Это длилось несколько минут.

Дедушка был таким беспомощным в тот момент, что Оля даже почувствовала себя неловко.

Она опускала глаза, спрашивала, чем помочь? Не шевелясь, Дедушка отвечал одними губами:

– Сейчас пройдет.

А Оля помнит мысль, которая у нее мелькнула: «А если он сейчас умрет? »

И она уже не опускала глаз, вглядываясь в его глаза и пытаясь по ним понять: умрет или не умрет? И ей было страшно, сердце билось о ребра, она боялась того, что он умрет. И еще больше она боялась того, что он не умрет. Что она не использует этот, может быть, единственный шанс.

И тогда она пожалела, единственный раз в жизни, что не знает никакой молитвы. Она бы просила Бога. О чем? О том, чтобы он умер? Или о том, чтобы нет? Как же хорошо, что она не знает молитвы!