Бегство от волшебника - Мердок Айрис

На раннем этапе того, что Рейнбери и Эванс назвали «блицкригом мисс Кейсмент», она продолжала выполнять работу машинистки, которая занимала совсем немного времени, а потом погружалась в другие дела. Однако позднее, когда все больше и больше работы перетекало от Рейнбери к ней, когда от этапа сопровождения шефа на конференциях она перешла к этапу выступлений от его лица, в ней проснулось упрямство. И тоном, не терпящим возражений, она заявила: «Нам нужна машинистка».

— Мне кажется, у нас уже есть одна, — заметил Рейнбери, который в тот день был в плохом настроении.

Пропустив мимо ушей эти слова, она продолжила:

— Надо всего лишь послать запрос наверх.

Мисс Кейсмент знала, что говорила. К вопросам расширения штата наверху относились весьма чутко и доброжелательно.

— Вот вы и похлопочите, — сказал Рейнбери и отправился на уик-энд.

Вернувшись, Джон обнаружил, что вокруг произошли перемены. До этого он занимал большую комнату, дверь которой открывалась в коридор, а мисс Кейсмент — комнату маленькую, выходившую только в кабинет шефа. Теперь же его стол перенесли в эту внутреннюю комнатушку, в то время как мисс Кейсмент разместилась в обширном кабинете.

— Мне показалось, вам будет по душе уединение, — мимоходом объяснила мисс Кейсмент. Рейнбери промолчал; в сущности, новое устройство его вполне устраивало: отныне его жизнь должна была стать еще более спокойной.

Джон некоторое время с интересом присматривался к новой машинистке. Он подозревал, что мисс Кейсмент получила ее отнюдь не «сверху», а нашла где-то сама. Исходя из нескольких услышанных реплик, Рейнбери сделал заключение, что, возможно, эти две особы когда-то учились вместе: машинистка, не исключено, несколькими классами ниже. Как бы там ни было, но командовала мисс Кейсмент девушкой безбожно. В облике новой сотрудницы было что-то неаккуратное, словно не прилаженное, от ее одежды то и дело что-нибудь отрывалось и падало на пол, как перья с линяющей птицы; и мисс Кейсмент, которая, как подозревал Рейнбери, именно из-за этих качеств и выбрала девушку, не уставала самым жестоким образом попрекать ее и учить. Рейнбери до такой степени расстраивали эти непрерывные окрики, что он, не желая больше их слышать, как можно плотнее запирал дверь. Девушку, которую мисс Кейсмент, а вскоре и Рейнбери, звали не иначе как «машинисточкой», очень часто заставали в слезах.

С ее появлением мисс Кейсмент стала вести себя еще более вызывающе. Рейнбери, который был всегда по отношению к ней предельно корректен, вдруг начал понимать, что и аромат ее духов, и ее обнаженная шея, и окурки, измазанные алой помадой, оставляемые ею в пепельнице на столе, — все, что прежде просто волновало, теперь по-настоящему сводит его с ума. Сначала он приписывал это изменение собственного настроения кумулятивному эффекту, возникшему в итоге слишком долгого пребывания вблизи такого множества провоцирующих гарпий; но позднее понял, что основную роль сыграло все же не столько это, сколько тонкое изменение тактики со стороны мисс Кейсмент. Она теперь, как ему казалось, подольше задерживалась в дверях его комнаты и стояла там, как-то этакпокачивая своим стройным телом; приносила ему совершенно ненужные документы, которые требовалось якобы срочно разобрать, и они приступали к этому вместе. При этом мисс Кейсмент почти касалась его щеки своей напудренной щечкой. И настал день, когда она окончательно огорошила его, назвав Джоном.

Насколько Рейнбери понимал, этот шаг не был связан ни с какими иными изменениями в их отношениях и поэтому мог быть интерпретирован только как неспровоцированная лобовая атака, которой он был бессилен противостоять. Он, конечно, делал вид, что ничего особенного не происходит, а мисс Кейсмент, как говорится, вошла во вкус. И Рейнбери был благодарен ей за то, что хотя бы в присутствии третьего лица она удерживается от подобной фамильярности. Неудивительно, если бы в ответ он стал звать ее «Агнес» — но у него не получалось. Для Джона, как он ни старался, она оставалась по-прежнему «мисс Кейсмент»; а поскольку официальное обращение к ней стало невозможным, ведь она его называла теперь только по имени, он в конце концов начал использовать разные способы привлечения внимания, как-то: покашливание, роняние книги на пол, возгласы наподобие: «О, послушайте!» Рейнбери в складывающихся обстоятельствах чувствовал себя все более жалким и загоняемым в угол, а мисс Кейсмент словно ничего не замечала. Она порхала вокруг, оживленная, изящная, день ото дня все более элегантная, и непрерывный повтор его имени звучал в ушах Рейнбери, как монотонное голубиное воркование.