Хохочущие куклы (сборник) - Дагович Татьяна

Мелким шагом передвигается по застывшему волнистыми буграми льду, потому что вчера среди мороза пошел дождь, и вода замерзла как попало. Вчера, когда ее еще не существовало. Трудновато идти по скользким волнам. Никто не держит под руку. Девочка не плачет: никого нет рядом, и она безмятежна. Проходит под фонарями. Переваливается с ноги на ногу, пыхтит. Она голая и босая, но пока что холод ее не касается. Приближаясь – по законам перспективы – увеличивается. Попадает в очередной круг под фонарем, смотрит вниз и видит, как во льду отражается голая рыба. На секунду становится ей стыдно, что идет такая голая и без туфель, приседает на корточки, чтобы прикрыть попу и писю. Смотрит вниз – на эту большую чешуйчатую рыбу в отражении, и строит гримасу, морщит нос, щурится. Елозит по льду пальцами, после прижимает их к цыплячьей груди. Проскальзывают ноги по льду, не липнут, шагает раскачиваясь. Все ближе к первому плану. Изменяется вся картина, выгибается перспектива, и спрашивается: почему же она такая голая в гололедицу?

Но, с другой стороны, определить перспективу картины практически невозможно, потому что в темноте церкви определить расстояние до чего-либо, хоть до ближней стены, можно только по скорости света от вздрагивающего огонька лампады или спички, которую кто-то несет вдалеке. Слабого, приближающегося огонька, на миг выхватывающего часть золотого иконостаса, вздох расписанного купола… и нет ничего, кроме бессильно вздрагивающего беспокойства, желтоватого огонька в бесконечности темноты, пространства. Далеко-далеко что-то скрывает огонек по временам. Его нет. Он показался. Нет. Опять видно. Пахнет горящим маслом.

Дует. Где-то из щели. Свист. Ветер скребет по льду. Сквозняк – из окна под дверь.

* * *

Только приняв душ, Константин захотел разбудить Настю. На утро оставались кое-какие анализы, а после обеда – зайти к Лужницкому. Продолжение пыток. Она пробормотала из-под одеяла, что никуда не пойдет.

– Нужно! – добродушно рассмеялся муж. Он был в замечательном расположении духа.

– Нет. Не нужно. Больше.

Пауза.

– Ты что имеешь в виду?

– То и имею. Пора нам домой. Пора линять из этого заведения. Я никому не верю здесь. Нет, спешить необязательно. Мы не бежим. Сегодня можно побыть. Я бы хотела еще раз зайти на завод.

Он не возражал. Возражений была тысяча, и приводил он их тысячу раз, когда жена начинала ерепениться, что случалось с ней часто. Но сейчас она слишком обыденно говорила. Не боролась с ним. Ни щелки сомнения, куда могли бы проникнуть доводы, чтобы разрушить изнутри всю систему ее уверенности.

Саницкие спустились к завтраку и, хотя спали не больше трех часов, выглядели, по словам Варвары Семеновны, замечательно. Анастасия раздраженно слушала, как муж пытается пригласить соседей по столу на прогулку. Слава богу, у Варвары Семеновны с утра были медицинские процедуры (Анастасия брезгливо скривилась). Студент отмалчивался. «Я уже большая, – подумала Настя, глядя на воспитательницу и вожатого. – Без них обойдусь».

Вышли вдвоем. Говорили мало, но в голове, как стоячая вода – неопределенные мысли. Идти далеко, не очень быстро – после вчерашнего ныл низ живота. Знакомая дорога вдоль балки. Крыши вдалеке. На этот раз заходили с другой стороны, через свалку, потому что обычная калитка оказалась заставлена длинными грузовиками. Птицы, жадные, озабоченные по-прежнему, делали свалку подвижной и схожей с живым организмом. Хватали клювами объедки, роняли, взлетали невысоко, кричали голосом грудного ребенка.

Стоял прозрачный синий день с голыми деревьями. Смрадный дым, поднимаясь от костров, мутил небо. Анастасия вытянула из кармана платок и прикрыла нос. Шла, не разбирая, куда ступает, но не спотыкалась, даже когда поскальзывалась на слизком.

Обыденно кивнула вахтерше, та ни о чем не спрашивала. Прошли через вертушку мимо стекла. На территории завода было пусто. Восхитительно после вони снаружи: пахло свежевымытым полом. Поднявшись по ступенькам наверх и пройдя через мостик над зияющей, наполненной остановившимися машинами пропастью, супруги оказались в бесформенном помещении, которое разделялось металлическими сетями на отсеки. Здесь обнаружились живые души – тихие рабочие в спецовках, шлифующие прозрачные шары с темными ядрами. Саницкие брели дальше. В тишине легкие шаги отдавались тройным эхом. Темная жидкость лилась из трубы в небольшой бассейн, он наполнялся, потом вода стекала через отверстие, оставляя пол бассейна голым. Повторялось пульсацией. Клубилась белая пыль, слабая на этот раз от бездействия. Прошли мимо запертых дверей в ресторан, мимо чистых кабинетов с пуленепробиваемыми дверями под дуб. Растроганные почти до слез, поцеловались в знак приязни. Родственной приязни.