Грех и другие рассказы - Прилепин Захар

«Машин сегодня много как», — заметил я, подходя к клубу.

Молоток любопытно смотрел на меня.

— Ну, чего? — спросил он веселым шепотом.

— Сучий притон собираются здесь открывать, — ответил я, сразу наплевав на свои обещания Льву Борисычу.

— И что? — не понял Молоток.

— Хотят не только чтоб девочки работали, но и мальчики. Они сейчас пользуются спросом. По поводу тебя спрашивал. Напрямую постеснялся к тебе обратиться. Ты как? Не хочешь подработать?

— Да пошел ты! — Молоток захохотал, и я тоже засмеялся.

— Охрана им нужна, — сказал я серьезно, но не согнав еще улыбку с лица.

— А чего нет? — весело отозвался Молоток. — А какая разница! Зарплату прибавят нам?

— Прибавят, — уверенно ответил я и сразу вспомнил, что про зарплату Лев Борисыч ничего не сказал, даже не намекнул.

— Где у вас тут штык? — спросил новый посетитель, немного поддатый, с усиками, улыбчивый, но с неприятной придурью во взгляде. Лет, наверное, сорока.

— Какой штык? — спросил Молоток.

— Ну, билетик наткнуть, — криво улыбаясь, ответил мужик.

Молоток неприязненно взял у него билетик, скомкал и бросил в мусорное ведро. Мужик застыл с улыбкой на небритом лице.

— Заходи, заходи, что стоишь, — приветливо отозвался Молоток.

«Молодец, Семка», — подумал я весело, но по выражению, с каким мужик зашел в клуб, понял, что на этом все не закончится: он еще вернется, придумав ответ для нас.

Я покурил два раза, перекинулся парой шуток с Молотком, вместе мы оценили сегодняшних стриптизерш — их привезли на машине, они прошли мимо нас быстро — всегда проходят быстро, никогда не здороваются, неприветливые. Большая сумка у каждой на плече. Все время думаю, что там у них в сумках, если они на сцене появляются в распашонке и юбчонке, которые мне в карман поместятся. Ну, туфельки еще — и всё...

Стриптезерши были безгрудые и вблизи вовсе не красивые — причем тем самым, редким типом некрасоты, о которой женщины догадываются сами. Такие лица часто бывают у провинциальных проституток.

В полночь, в самый разгар дурного, пьяного, с перекурами веселья, приехали местные бандиты — они катаются до утра из клуба в клуб, четверо молодых, наши с Молотком ровесники, и Дизель — один из городских «авторитетов», разговорчивый, крепко сбитый, седой. Поздоровался с нами, меня по имени назвал: «Здорово, Захар, ну как?» — и я в который раз отметил про себя, что мне приятно, приятно, бес меня возьми, что он помнит меня, крепко жмет своей лапой мою ладонь, и вообще — улыбается хорошо.

«Какого хера мне должно быть неприятно?» — огрызнулся я про себя.

«А чего тебе радостно? — ответил сам себе. — Что ты хвостом дрогнул, псина беспородная? Думаешь, он тебя выручит когда? Переступит, не заметит, он же волк, волчина, волчья кровь злая...»

Дизель вошел в зал степенно, покосился на видный сквозь незакрытую штору столик «серьезных людей» — и сразу отвернулся, будто равнодушно.

«Ах, Дизель, — подумал я лирично. — Какой ты крепкий человек, опытный какой, и боятся тебя, и уважают — а рядом с этими ты все равно просто “блатной”... Кончается твое время, Дизель».

В час ночи я, мигнув Молотку, пошел на первый номер стриптиза. Обычно за ночь бывает два номера, и мы с Молотком смотрим по очереди, я — первый выход, он — второй. А то и, наплевав на все, заходим в зал оба, лишь изредка поглядывая на входную дверь: не проскочит ли кто без билета.

Девушки еще танцевали на своих худых белых ногах, когда раздался грохот в зале. Я влетел туда спустя несколько секунд, но ничего не понял: одиноко посреди зала стоял здоровый, под два метра, кавказец, отчего-то в куртке. Сразу было видно, что он один из виновников шума, — но кто был с ним, вернее, против него?

Я увидел, что блатные с Дизелем сидят за столиком в углу, отвернувшись — словно не при делах. «И позер с ними сидит», — мельком отметил я.

Затылки блатных были напряжены, к тому же в их сторону косилось несколько посетителей, сидевших поблизости.

«Они, конечно», — догадался я, но ничего делать не стал.

— Мы встретимся с вами потом! — громко говорил кавказец, обращаясь при этом в никуда, словно ко всем одновременно; и суть его слов, в общем, сводилась к запоздалой попытке не уронить достоинство. — Мы подъедем завтра и поговорим! — обещал он с акцентом.

Подойдя, я взял его за локоть и ощутимо дернул к выходу:

— Давай, на улице поговоришь...

Он для виду немного придержал руку, но я подобные жесты определяю и отличаю легко: есть ли намерения упрямиться тупо или можно эти намерения обломать.