В Калифорнии морозов не бывает - Волчок Ирина

Я даже уехать хотел. Но потом подумал, что уже много времени потерял, если сейчас уеду, то можно считать — потерял навсегда. А если подожду еще немного, то наверняка дождусь, и тогда всё пойдёт по плану, так что время ожидания можно будет считать не напрасно потерянным. Я сразу успокоился и стал ждать дальше. Мама говорит, что нет ничего хуже дела, брошенного на полпути. Я сам в этом два раза убеждался. После второго раза уже никогда не бросал дело на полпути, всегда доводил до конца. И это всегда себя оправдывало. Поэтому я решил, что раз столько времени уже потерял, придётся ждать до конца. Я не стал больше ни о чём думать, просто сидел и ждал, когда кончится этот концерт.

Я сразу понял, что кончился именно этот концерт, а не очередной киносеанс в соседнем зале. На этот концерт пришли избранные, они очень отличались от других людей, которые без конца входили в кинотеатр и выходили из кинотеатра все два часа и сорок семь минут, которые я ждал. Эти, которые шли с закрытого концерта, были как будто все из одного своего круга. У них и наряды были похожи, и лица, и походки, и даже голоса. И держались они близко друг к другу, разговаривали, смеялись. Толпа была довольно большая, я подумал, что в такой толпе вряд ли сразу увижу её и Марка.

Но я сразу её увидел. Она и в этой толпе избранных сильно выделялась. Я сразу вспомнил цитату, которую Марк недавно приводил: «С её высоты не заметно никакой разницы даже между королём и…» Я точно не запомнил. Да это и не важно. Дело не в этом. Я тогда подумал: дело в том, что все эти избранные ведут себя так, как будто она имеет право не замечать никакой разницы между ними и всеми другими. Они все смотрели на неё, и мужчины, и женщины. Она была как будто немножко в стороне, хотя почти в середине толпы. Ни на кого не смотрела, шла, немного опустив голову, кажется, хмурилась. Марк топал рядом, как бегемот, держал её под руку, гордо оглядывался. С ним здоровались, заговаривали, он на ходу что-то отвечал, улыбался всем подряд, рукой махал. К Марку прицепился какой-то тип, мне показалось, я его видел раньше — кажется, известный режиссёр. Заговорил, заулыбался, как кот, начал усами шевелить, и всё на неё таращился. Марк остановился, заговорил с этим вроде бы режиссёром, придержал её за руку — видно было, что хотел познакомить. Она подняла голову, коротко глянула на этого вроде бы режиссёра, молча кивнула головой, высвободила из руки Марка свой локоть и пошла дальше, одна, даже не оглянулась. Марк тут же бросил своего собеседника и погнался за ней, окликнул, она оглянулась, Марк показал ей кулак, а она вдруг засмеялась. Я раньше никогда не видел, чтобы она смеялась. Даже когда кто-нибудь анекдоты рассказывал, даже очень смешные, так, что все хохотали, — она всё равно никогда не смеялась. Вроде бы улыбалась немножко, но это с уверенностью тоже сказать нельзя. У неё губы такие были, уголки немножко приподняты вверх, так что всё время казалось, что она слегка улыбается. А чтобы когда-нибудь смеялась — этого я никогда не видел. Я тогда подумал: интересно, что ей сказал Марк, что она так смеётся? Я подумал, что потом надо его об этом спросить. Интересно знать, что для неё смешно. Может, у неё тоже специфичное чувство юмора, как у Марка. К таким вещам надо быть готовым заранее.

Марк больше не брал её под руку. Просто шёл рядом, топал, как бегемот, руками размахивал, что-то ей говорил всё время, один раз оглянулся на толпу избранных. Наверное, его опять кто-то из знакомых окликнул, я с такого расстояния не слышал. Марк не остановился, просто оглянулся, махнул кому-то рукой и продолжал идти рядом с ней. А она шла не рядом с ним, а сама по себе. Вроде бы и слушала его, и головой два раза кивнула, а всё равно сама по себе. Толпа избранных так и толкалась возле входа в кинотеатр, никто особо не спешил расходиться. Разговаривали, смеялись, некоторые обнимались. Будто только что встретились. Все свои. Вроде бы все друг другом были заняты, общие интересы, свой круг. Но всё равно все смотрели вслед Марку и ей. Конечно, на неё, что они — Марка не видели, что ли? Некоторые смотрели как бы невзначай, как бы просто так, по сторонам, некоторые — искоса, чтобы никто не заметил, куда они смотрят, а некоторые совсем откровенно пялились. Некоторые при этом ещё улыбались, переглядывались, говорили что-то друг другу. Наверняка пошлости какие-нибудь. Знаю я, как в этом кругу о женщинах говорят. Мне опять захотелось ударить Марка. Зачем он её сюда повёл? Знал же, что все будут на неё пялиться, а потом ещё за спиной пошлости говорить. Может быть, никто пошлости и не говорил. У нас о ней ничего такого не говорили, я знаю. Может, и эти ничего такого не говорили. Но всё равно неприятно, когда все так пялятся. Марк знал, что так будет, а всё равно повёл. В тот момент мне очень сильно хотелось его ударить.

С другой стороны, я понимал, что Марк ни при чём. На неё всегда все смотрели, и мужчины, и женщины, и любого возраста, и на улице, и везде. Хотя я бы не сказал, что она какая-то особенная красавица. У неё никогда никакой причёски не было, косметики тоже не было, ни маникюра, ничего такого. И одета всегда была не как все, как будто вообще не следила за модой. Не то, чтобы некрасиво или вызывающе, наоборот — иногда совсем просто. Но всегда как-то неуместно. Сильно отличалась от всех. Не знаю, в какую сторону, я это точно проанализировать не смог бы. Просто замечал, что сильно отличается, как будто из совсем другого круга.

В этой толпе, которая была вся избранная, она тоже сильно отличалась от всех. Все были из одного круга, а она опять из другого. И одета была опять не как все. Не как Гаврош или каратист, ничего такого. Сегодня она была в платье, наверное, платье было как раз для таких случаев, для закрытых концертов и тому подобного. Но… Нет, я не могу это объяснить. Все женщины в избранной толпе были очень нарядно одеты, в ярких платьях, украшений очень много, и причёски какие-то особенные, и косметика. Но все они были одинаковые, хоть и довольно разные. То есть все они были в толпе, а она опять была из другого круга. Женщины из толпы смотрели на неё особенно пристально, даже пристальней, чем многие мужчины. У женщин были сосредоточенные и задумчивые лица. Они смотрели на неё не как на соперницу, а как на картинку в импортном журнале. Картинка не может быть соперницей, поэтому её рассматривают очень внимательно, без ревности, и стараются запомнить. Женщины вот так на неё смотрели. Старались запомнить.

Я тогда подумал, что тоже смотрю на неё так, будто стараюсь запомнить. Наверное, потому, что я вот такой её никогда не видел. Я очень хорошо всё запомнил, до последней мелочи. У меня наблюдательность развита очень хорошо.

Она была в тёмно-вишнёвом платье, длинном, намного ниже колен. Книзу платье сильно расширялось, это было заметно не сразу, а когда она двигалась. И рукава были длинные и сильно расширенные книзу, это тоже было заметно только тогда, когда она руку поднимала. Платье казалось закрытым, хотя у него был глубокий узкий вырез. Туфли были тоже тёмно-вишнёвые, на очень высоких каблуках. На этих каблуках она была на пол головы выше Марка. Ещё у неё была маленькая тёмно-вишнёвая сумка, вместо ручки — длинная металлическая цепочка. Она даже сумку несла не как все. Обернула цепочку вокруг запястья, и сумка висела низко, почти у самой земли. Кажется, сумка и туфли были замшевые. Или бархатные, тут я не уверен. Но из одного материала, и цвет у них был одинаковый. Такой же, как у платья.