Мулей - Лу Эрленд

Еще я написала, что Кшиштоф должен полу­чить машину «БМВ» и миллион крон. На самом деле он на ней уже ездит, но я не знаю, соблюде­ны ли все формальности, перерегистрация и про­чее, так что на всякий случай я внесла этот пункт. У меня такое чувство, что Кшиштоф привязался к «БМВ» всем сердцем.

Кшиштофу отходит и Финч Хаттон, если он согласится его взять. И лучшие папины лыжи. Все это я написала в письме. Сейчас пойду его отправлю, с уведомлением о вручении, чтобы на­дежно, и мне останется только проститься с Кон­суэло, Констанцией и психогейром. Естественно, так, чтобы они не поняли, что это прощание.

Все, отправила письмо. Получила квитанцию. Женщина на почте сказала, что его доставят в Ос­ло через четыре-пять дней.

24 июня

Сегодня ни с кем не говорила. Весь день си­дела на террасе и смотрела вдаль. Я чувствую, что готова и полна холодной решимости. Такое же чувство было у меня накануне той первой по­пытки, в январе. Никакой печали и уныния, прав­да, и радостного подъема тоже не наблюдается. Душевная и мыслительная работа проделана, те­перь остается только сделать дело, на чью-то по­мощь рассчитывать не приходится, только на се­бя. Дальше ждать у моря погоды я не могу. Се­годня много думала о том, что можно бы сделать и что я делаю — или не делаю. Всякий день со­стоит из множества движений, мыслей и поры­вов. Некоторым образом мысль — тоже движение. Просто неразличимое. Но в голове что-то сдви­гается. Сигнал посылается и возвращается. К за­втраку я успела сделать тысячи мускульных дви­жений и перекидать в мозгу миллионы информа­ционных импульсов. Я кручусь в кровати, скребу щеку, ворошу пальцами волосы, пялюсь в про­странство, спускаю ноги на пол, иду в туалет, и даже эти простых три слова — иду в туалет — предполагают невероятное множество решений, согласований, сочетаний и сочленений, чтобы они завершились неким действием. За простотой все­го этого, совершаемого легко, будто играючи, так же легко забыть, что этот затверженный ритуал отточенных движений может быть использован не только для того, чтобы продолжать жить как прежде. Ритуал можно изменить. С той же лег­костью и непринужденностью, с которой человек доходит до туалета, он может взобраться на пара­пет моста и прыгнуть вниз. Движения и течения потоков информации в мозгу останутся теми же. Поднять ногу, взяться рукой, подтянуться, отпус­тить руки, закричать. Говорят, что мы использу­ем мощность нашего мозга только на несколько процентов, не знаю, правда ли это, но я убеждена, что мы совершаем лишь малую толику тех дви­жений, для которых создано наше тело. Потому что движемся мы в рамках маленького и безопас­ного мирка, где мы заранее знаем, что запустит цепочку причин и следствий и как мы ее потом прервем. Но стоит нам сделать шаг за привычные рамки, как все становится опасным. Я горжусь тем, что скоро нарушу рутинный ритм, и тем, что я исчезну, потому что сделаю то, чего не делала раньше. Я закончу новым для меня опытом. Он будет стоить мне жизни, но он стоит ее. Как я считаю.

25 июня

Думала о том, что поскольку меня вряд ли найдут, то и не похоронят. Не уверена, смущает ли меня это. Как будто бы нет. Надеюсь, этим всем моим, дома, не придет в голову наполнить гроб непонятно чем и устроить в храме трагичес­кую процедуру. А что кладут в гроб, когда нет покойника? Что-то должно лежать в гробу, иначе он будет слишком, комически прямо, легким. Не исключено, что на мировом рынке имеется в про­даже особое вещество, которое можно дозировать для симуляции нужного веса, а может быть, и фигуры покойника. Вряд ли я стану разбираться в подобных тонкостях.

Мне сейчас так тошно, когда меня дергают, поэ­тому все последние дни телефон у меня был вы­ключен, но когда я включила его, чтобы пригласить гостей на прощальную вечеринку, то увидела че­тырнадцать пропущенных вызовов от Кшиштофа. Это чересчур. Бедняга Кшиштоф. Он думает, дело в нем. Но одно с другим никак не связано. Иногда жизнь поворачивается так, что на одной своей хорошести человеку не удержаться. Все идет коту под хвост все равно. Я, например, долго была и ми­лой, и послушной и никогда почти не обращалась с ближними так, как мне не хочется, чтобы они поступали со мной. И самолет все равно упал. По­тому что одно никак не связано с другим. Кшиш­тофу не мешало бы это усвоить.

26 июня

В магазине встретила норвежку. Рагну. Она жи­вет здесь шестой не то седьмой год, у нее ревма­тизм и вафельница, которую она готова мне одол­жить. Так что вечером у меня на террасе вафельная вечеринка. Это наверно будет неплохое прощание. Натрескаться вафель от пуза. Если кто-то думает, что я не вафельная душа, так как раз наоборот. Я наизусть помню мамин рецепт теста и гораз­до чаще думаю о вафлях, чем пишу об этом здесь. Очень надеюсь, что вафельница не подведет. Вафли должны быть хрусткие снаружи и мягкие внутри. Народ мало разбирается в вафлях и жрет все, что ни подсунут. Самая роковая ошибка — напечь гору вафель и только потом подавать их на стол. Съе­добными будут лишь две-три верхние. Самое то — печь вафли на глазах у гостей и тут же раздавать. С момента готовности вафли до ее употребления в пищу должны проходить считаные секунды. Это самое красивое в вафлях, что они живут так недол­го. Поэтому их никак нельзя ни продавать, ни по­купать в кафе и ресторанах, где они иногда часами лежат под пленкой или плексиглазовой крышкой. Тогда это уже не вафли. У меня руки чешутся са­мой их напечь.