Мулей - Лу Эрленд

В сегодня есть и все другие дни. И все мгно­вения совершаются сейчас. И почему я должна вставать из постели? А с другой стороны, почему я должна валяться и не вставать? Мне все кажется ужасно сложным и запутанным, особенно сейчас, но, видимо, я все-таки встану и довольно скоро.

2 июня

Вчера мне пришлось напрячь все силы, чтобы вынести присутствие гостей. Я чувствовала себя так, будто я сижу в большом туннеле и лишь с трудом могу различить силуэты и голоса людей в тысяче метров от меня. Это был «день в позе эмб­риона». У меня было множество таких дней сразу после смерти мамы, папы и Тома. Но мне кажется, никто из гостей не заметил ничего необычного. Я навострилась казаться не тем, кто я есть, и это одна из причин, по которым мне не хочется доль­ше быть. Рауль из гостиничного ресторана принес тапас, а я привела с улицы гармониста и заплатила ему сто евро, чтобы он поиграл нам два-три часа. Другими словами, все было довольно изысканно, к тому же я купила себе новое платье и выглядела очень эффектно. Возможно, я переоцениваю эту любительскую конспирацию, но мне важно, чтобы никто не заподозрил, что на самом деле творится у меня в душе. Я, конечно, догадываюсь, что имен­но это делает меня настолько одинокой, но я ни­чего не хочу менять, потому что не хочу позволять другим влиять на меня, я знаю, что они будут об­ращаться со мной исходя из себя, из своего огра­ниченного опыта, а я не могу им воспользовать­ся. Единственное, что. еще могло бы мне помочь, — встреча с другим человеком, тоже потерявшим всю семью. Но мне такие не попадаются. Одно из двух: или они замкнулись в себе, или давно с собой по­кончили. Говорите что хотите, но это единственно разумное решение.

Естественно, были психогейр с Констанцией. Консуэло и один парень и девушка с соколиной фермы и еще двое парней лет по тридцать, с ко­торыми мы с Консуэло как-то раскурили по сига­рете у дверей ангара. Они и есть владельцы кро­шечного авиаклуба, если я правильно поняла. Во всяком случае, они выкатывают самолеты и гото­вят их к полету. Одного зовут Луис, а второй, я совершенно уверена, зовется Яго. Оба интересу­ются мной, но Луис более настойчив, и он сказал, что меня ждут на аэродроме в любое время, я мо­гу прокатиться на самолете или просто потусить и посмотреть. Уж не знаю, что наговорила ему обо мне Консуэло, но он или жалеет меня, или желает.

Психогейр получшел. Похоже, что он просто расслабился, видно, понял, что я готова оставить его в покое, если он перестанет копаться в подроб­ностях его неудавшихся попыток меня вылечить и больше не будет вязаться ко мне с вопросами. Констанция почти весь вечер проговорила с колле­гой Консуэло. Забыла, как его зовут, но совершенно во вкусе Констанции, такого мистического себе-на-уме орлиного типа, для которого любовь к живой природе связана с верой в то, что выше челове­ка есть другие инстанции, необязательно бог или что-то определенное. Констанция это обожает, они протрепались с этим орлом не меньше часа, но по­том психогейр устроил, что называется, сцену, он перебрал спиртного и взревновал. Я страшно пора­довалась, что праздник не обошелся без скандала, но учинила его не я. Сама я тоже набралась вполне прилично и танцевала с Луисом и Яго и даже пси- хогейром, а потом мы пошли по барам продолжать. Алкоголь по-прежнему влечет меня своей загадоч­ностью. Я поизучала вопрос в интернете, но поня­ла только, что алкоголь бывает очень разный и то, что мы пьем, — это молекулы углерода, связанные с другими молекулами углерода и водорода, и что угол между ними составляет сто девять градусов. В моем случае это совершенно бессмысленная ин­формация. Единственное, что человеку в самом де­ле следует знать, что от алкоголя пьянеют, причем иногда до свинского состояния.

3 июня

Кшиштоф взялся звонить мне по ночам. Он все время находит в доме и саду что бы еще подпра­вить и подолгу гуляет с Финч Хаттоном в лесу. Он старается казаться довольным жизнью, но на прямой вопрос отвечает, что этот темп все-таки не для него, слишком размеренный. Иногда он спрашивает, скоро ли я вернусь домой, а когда я отвечаю, что не думала возвращаться, он надолго замолкает. Если называть вещи своими именами, мне кажется, он думает обо мне в романтическом ключе, как о возможном партнере, но не решается сказать этого прямо, потому что уверен, что для меня отношения с ним немыслимы. На самом деле нет ничего немыслимого, всякая мысль имеет пра­во быть обдумана, другое дело, что конкретно эта не приходила мне в голову, так что мной она не проанализирована. А в принципе Кшиштоф впол­не ничего себе. Он приятной наружности, целеу­стремленный, заботливый, милый, но жизнь моя сейчас не связана с той частью мира. И на меня давит, когда по его молчанию я понимаю: он ждет, что я вернусь домой и как это будет замечательно. На кой фиг мне сейчас эти мысли? Они неумест­ны и не нужны мне. Я должна сконцентрировать­ся на том, что запланировала. Одна сорвавшаяся попытка еще туда-сюда, но если меня опять по­стигнет неудача, моя жизнь превратится в фарс. И я окажусь в замкнутом круге: чем важнее для меня будет справиться, тем меньше будет оста­ваться сил и решимости на очередную попытку.