Суть дела - Грин Грэм

– Не знаю, – сказал врач. – Если она протянет до утра… быть может…

– Вы ведь сами еле держитесь на ногах! Зайдите, выпейте стаканчик.

– Да. Я вовсе не хочу, чтобы меня съели москиты.

Доктор открыл дверь, а тем временем москит впился Скоби в шею. Он даже не отмахнулся. Медленно, нерешительно он побрел туда, откуда только что пришел доктор, – вниз по ступенькам на неровную скалистую дорожку. Под ногами осыпались камешки. Он вспомнил Пембертона. Как глупо ждать счастья в мире, где так много горя. Свою потребность в счастье он узрел до минимума: фотографии убраны в ящик, мертвые вычеркнуты из памяти; вместо украшений на стене – ремень для правки бритвы и пара ржавых наручников; и все равно, думал он, у человека остаются глаза, которые видят, и уши, которые слышат. Покажите мне счастливого человека, и я покажу вам либо самовлюбленность, эгоизм и злобу, либо полнейшую духовную слепоту.

У дома для приезжих он остановился. В окнах горел свет, создавая удивительное ощущение покоя, если, конечно, не знать, что происходит внутри; вот так и звезды в эту ясную ночь создавали ощущение полнейшей отрешенности, безмятежности и свободы. Если бы мы все знали досконально, подумал он, мы бы, верно, испытывали жалость даже к планетам. Если дойти до того, что зовут самою сутью дела…

– Это вы, майор Скоби? – Его окликнула жена миссионера. Она была в белом, словно сиделка, ее волосы чугунно-серого цвета были зачесаны назад уступами, как выветрившиеся холмы. – Пришли полюбопытствовать? – вызывающе спросила она.

– Да, – сказал он.

Он не нашелся, что ответить: не мог же он описать миссис Боулс свою тревогу, навязчивые мысли, отчаянное чувство бессилия, ответственности и сострадания.

– Войдите, – сказала миссис Боулс, и он последовал за ней послушно, как ребенок.

В доме было три комнаты. В первой поместили ходячих больных; приняв большие дозы снотворного, они мирно спали, как после хорошей прогулки. Во второй комнате лежали те, кто подавал надежду на благополучный исход. В третьей, совсем маленькой, стояло только две койки, разделенные ширмой: тут были шестилетняя девочка с потрескавшимися губами и молодая женщина – она лежала на спине без сознания, все еще судорожно сжимая альбом для марок. В блюдце стояла свеча, она отбрасывала слабую тень на пол между кроватями.

– Если хотите помочь, – сказала миссис Боулс, – побудьте тут немножко. Мне надо сходить в аптеку.

– В аптеку?

– Она же кухня. Приходится приспосабливаться.

Скоби стало зябко и как-то не по себе. По спине пробежали мурашки.

– А я не могу пойти вместо вас? – спросил он.

– Вы шутите! – сказала миссис Боулс. – Разве вы умеете приготовлять лекарства? Я уйду всего на несколько минут. Позовите меня, если у ребенка начнется агония.

Если бы она дала ему опомниться, он придумал бы какую-нибудь отговорку, но она тут же ушла, и он тяжело опустился на стул. Взглянув на девочку, он увидел у нее на голове белое покрывало для первого причастия: это была игра теней на подушке и игра его воображения. Он отвел глаза и опустил голову на руки. Он был тогда в Африке и не видел, как умер его ребенок. Он всегда благодарил бога за то, что избежал этого испытания. Но, кажется, в жизни ничего не удается избежать. Если хочешь быть человеком, надо испить чашу до дна. Пусть сегодня она тебя миновала, – завтра ты сам трусливо ее избежал – все равно, тебе непременно поднесут ее в третий раз. И он помолился, все еще закрывая ладонями лицо: "Боже, не дай ничему случиться, пока не придет миссис Боулс. Он слышал дыхание ребенка, тяжелое, неровное, словно тот нес в гору непосильную ношу; мучительно было сознавать, что ты не можешь снять с него это бремя. Он подумал все, у кого есть дети, обречены чувствовать такие муки непрестанно, а я не могу вынести их даже несколько минут Родители ежечасно дрожат за жизнь своих детей. «Защити ее, отче. Ниспошли ей покой». Дыхание прервалось, стихло и опять возобновилось с мучительным усилием. Между пальцами ему было видно, как лицо ребенка искажается от натуги, словно лицо грузчика. «Отче, ниспошли ей покой, – молил он. – Лиши меня покоя навеки, но ей даруй покой». На ладонях у него выступил пот.

– Папа…

Он услышал, как слабый, прерывающийся голосок повторил «папа», и, отведя руки, встретил взгляд голубых воспаленных глаз. Он с ужасом подумал: вот оно, то, чего я, казалось, избежал. Он хотел позвать миссис Боулс, но у него отнялся язык. Грудь ребенка вздымалась, ловя воздух, чтобы повторить короткое слово «папа». Он нагнулся над кроватью и сказал: