Информация - Эмис Мартин

Матч закончился с хорошим результатом, а вот с Бацем творилось что-то неладное: его что-то мучило, не давало покоя. Неторопливо и сердито он натянул черный тренировочный костюм и трусцой побежал в магазин. Возвращаясь к себе на Кит-Гроув, он понял, в чем дело: в нем самом — это он сам, сидя в баре со Скуззи, сказал, смеясь: «О да. У нее есть опыт». Ах, этот Тринадцатый — это все из-за него, паршивца.

Закрыв за собой дверь, Бац откупорил бутылку виски и отшвырнул пробку. Да пошли они все.

До того, как он отвез газету, но уже после того, как он ее упаковал, Ричарда вдруг посетила малоприятная мысль: а что, если в этом воскресном выпуске «Лос-Анджелес таймс» действительно есть что-то интересное для Гвина Барри? К примеру, отчет симпозиума, посвященного его творчеству, на семи страницах. Или целый раздел, посвященный Гвину Барри. Как и в Великобритании, в Соединенных Штатах «Амелиор» сначала провалился, затем вызвал неожиданный интерес, а под конец его ждал триумф. Ричард узнал об этом не из разговоров с Гвином, а из патриотической заметки в одной лондонской газете. И это известие нанесло Ричарду рану, которая мучила его сильнее прочих многочисленных глубоких ран, причиняемых ему очевидной популярностью книги в мире. Ричарду и так то и дело приходилось выслушивать «ворчание» Гвина: он жаловался то на назойливость какого-то аргентинского журналиста, то на телевизионщиков, то на бесконечную анкету, присланную из Тайваня. Но Америка. Да бросьте вы… Ричард закурил. Как такое может быть? Неужели Гвин наткнулся на то всеобщее, интересное всем, стал голосом, который выражает всеобщие чаяния, нашел отклик в душе каждого человека? Нет. Гвин открыл ЛСД.

В комнату вошел Марко. И поскольку он неизменно устраивался рядом с отцом, Ричард сделал последнюю затяжку и выбросил окурок за окно.

— Мне нравится мой папа, — вполголоса напевал Марко, — он живет со мной…

С того дня, когда «Амелиор» появился в списке бестселлеров под девятым номером и Ричард ударил Марко (а как вскоре выяснилось, это было лишь начало, ох уж эти негодяи из чартов — толстяки-франкофилы и тощие космологи; теперь это казалось Ричарду чем-то мимолетным и незначительным вроде мух-однодневок), — с того самого дня ребенок безнадежно влюбился в своего отца, как если бы в тот день Ричард не ударил Марко по уху, а, наоборот, влил в него приворотное зелье. «Я тебя люблю», — часто говорил мальчик. Еще он сочинил эту песенку, и в самом деле замечательную хотя бы тем, как мало информации она в себе содержала, а также «богатством» полных рифм:

• Мне нравится мой папа.
• Он живет со мной.
• Я его люблю,
• И он доволен мной.

Хотя, возможно учитывая новые демографические условия, эта песенка поражала новизной. Дети в английских городах обычно распевали:

• Мне не нравится мой папа.
• Он не живет со мной.
• Я не люблю его,
• Он недоволен мной.

И вообще, эта песенка, или стихотворение, Марко по уровню вполне подходила «Танталус пресс», где Ричард провел скорбные полдня. Ах, эта песенка, сочиненная Марко: его папе так нравилось слушать ее от начала до конца, по крайней мере первую сотню раз. Джина таких песенок ему не пела… Ричарду не хотелось думать, что к этой марафонской демонстрации чувств Марко мог подталкивать страх. Ричарду не хотелось думать, что Марко догадывается, что его папа сходит с ума. Ему не хотелось думать, что сын своим присутствием и примером пытается помочь ему удержать рассудок на привязи. Ричард много раз просил у Марко прощения за то, что ударил его. В ответ Марко всегда говорил одно и то же: у всех у нас бывают плохие дни.

Правда, сегодня день Ричарда складывался относительно неплохо. Он позвонил в офис Гэл Апланальп, и Гэл Апланальп сама перезвонила ему буквально через несколько минут с борта самолета, на котором летела в Лос-Анджелес. Впрочем, она возвращалась в Лондон легкомысленно скоро. Во всяком случае, так показалось Ричарду. Американский роман был его страстным увлечением. Но сам Ричард никогда в Америке не был. Возможно, именно в результате разговора с Гэл роман «Без названия» резко продвинулся вперед. У этого романа было то, чего не было у его непосредственного предшественника: перспектива обрести читателя. Джина романов Ричарда не читала. Да Ричард на это и не рассчитывал: усложненная современная проза была не для нее. Даже когда она пыталась читать его опубликованные романы, она всегда говорила, что от них у нее начинает болеть голова.