Белый Тигр - Адига Аравинд

— В Америке я считал семью обузой, не стану отрицать. Когда вы с отцом уговаривали меня не брать Пинки в жены, так как она из другой касты, я пришел в бешенство, не стану отрицать. Но ведь без семьи мы ничто. Пустое место. Пять ночей рядом со мной не было никого, только шофер. И вот наконец появился ты, близкая душа.

Я поднялся вместе с ними в квартиру, Мангуст велел накормить их, и я приготовил даал, чапати и окру^[36], и накрыл на стол, и вымыл потом посуду.

За ужином Мангуст сказал:

— Если тоска заедает, Ашок, попробуй заняться йогой и медитацией. На телевидении есть мастер-класс йоги, каждое утро ведущий программы делает вот так...

Он прикрыл глаза, вдохнул и медленно выдохнул:

— О-о-о-о-о-о-ом.

Когда я, вытирая руки о штаны, вышел из кухни, Мангуст сказал:

— Подожди-ка.

Достал из кармана конверт и, широко улыбаясь, будто награду вручить собирался, помахал им в воздухе:

— Тебе письмо от бабушки.

И взялся вскрывать конверт своим толстым черным пальцем.

— Не извольте беспокоиться, сэр, я умею читать, — говорю.

Только Мангуст уже держал раскрытое письмо перед собой.

— Надо ли тебе читать чужое письмо? — спросил мистер Ашок. — Нехорошо получается. 

По-английски спросил. Но я догадался, о чем речь.

И что ему ответил брат, догадался:

— Да он не против. Ему как с гуся вода. Он не понимает, не чувствует, что такое тайна переписки, да и вообще частная жизнь. В деревне у них одно помещение на всех, в нем и спят и трахаются у всех на глазах.  Поверь мне, он не против.

И Мангуст повернулся к свету и прочел вслух:

Дорогой внук! Это письмо я попросила написать господина Кришну, учителя. Он тебя вспоминает с любовью, помнит твое детское прозвище: Белый Тигр. Живется нам здесь нелегко. Дожди не выпали. Попроси у хозяина прибавки, скажи, семья в беде. И не забывай высылать домой деньги.

Мангуст поднял глаза от бумажки:

— У всех слуг одна забота. Деньги, деньги, деньги.  Им все мало. Одно название, что слуги. Натуральные кровопийцы.

Он продолжил читать:

Твоему брату Кишану я сказала: «Пора пришла» — и он, послушный внук, женился. Тебе я указывать не стану. Ты не такой, как все.  Ты вдумчивый и в этом похож на свою мать. С самого детства ты задумывался, встанешь, бывало, у пруда и уставишься, открыв рот, на Черный Форт, днем ли, ночью ли. Так что я не говорю тебе: «Пора пришла», ты сам подумай о радостях семейной жизни. Да и всем твоим близким станет лучше. Ведь когда люди женятся, дожди делаются обильнее. Буйволица как следует откормится и даст больше молока. Это все знают. Мы так гордимся тобой, тем, что ты в городе. Но ты и о нас подумай тоже, не только о себе. Непременно приезжай и отведай моей курицы с карри, а то найдем тебе невесту, и тебя не спросим. Твоя любящая бабушка Кусум.

Мангуст уже собирался было отдать письмо мне, но мистер Ашок выхватил у него листок и перечел. 

— Они порой такие трогательные, эти деревенские, — как бы оправдываясь, произнес он. 

На следующий день я отвез Мангуста на вокзал, и опять купил ему досу, любимое лакомство, и повыковырял картошку, и побросал на рельсы. Пока я стоял на перроне, хозяин прикончил досу, а мыши внизу на шпалах — картошку.

Вернулся домой, поднялся на лифте на тринадцатый этаж.

Дверь была приоткрыта. Я постучал и вошел.

И сразу крикнул:

— Сэр, да вы что!

Мистер Ашок сидел, погрузив ноги в тазик, и сам себе делал массаж.

— Что же вы мне не сказали! — Я кинулся к тазику. — Сейчас я вам разотру ноги. 

— Не надо! — рявкнул он.

— Сэр, это моя обязанность, не ваша! Стыд-то какой! — Я погрузил руки в грязную воду и ухватил его за лодыжку.

— Нет!

Он оттолкнул ногой тазик — вода разлилась по всему полу.

— Сколько же в вас дури, люди! — сказал негромко. И, указывая на дверь, прорычал: — Убирайся! Оставь меня в покое хоть на пять минут! Будь так любезен!

* * *

В тот вечер я отвез его в торговую галерею. Из машины выходить не стал, к компании шоферов не присоединился.

В Гургаоне, куда ни кинь взгляд, стройплощадка; работа не утихает и ночью: горят прожектора, пыль клубится над котлованами, леса карабкаются выше и выше, бледными тенями снуют люди и вьючные животные, надрываясь под тяжестью щебня и кирпичей. 

Человек вел по стройке осла, с обеих сторон ярко-красного седла свисали две металлические бадьи, доверху заполненные щебнем. За верховодом семенили два осла поменьше, тоже с нагруженными бадьями.  Эти двое шли не так быстро, и крупный осел то и дело останавливался и оборачивался, выказывая что-то очень похожее на родительское беспокойство.