ХРАМ НА РАССВЕТЕ - Мисима Юкио

Двадцать минут седьмого… гора Фудзи, уже потерявшая цвета утренней зари, закутанная на две трети в снег, была пронзительно красива, она просто раздвигала синее небо. Видна отчетливо, как на ладони. На тонком снежном покрове едва заметные неровности, словно под белоснежной кожей ходят великолепные, без капли жира мускулы. Вершину, склоны — все, кроме основания, покрывали мелкие красно-черные пятна. Синее небо без единого облачка казалось плотным, способным откликнуться звуком на брошенный в него камень.

Гора влияла на погоду и властвовала над всеми чувствами. Это было прозрачное, белое олицетворение нависшей здесь надо всем проблемы бытия.

…Дал знать о себе пустой желудок. Хонда, слушая щебет синичек, наслаждался завтраком — хлеб, который он привез из Токио, сваренные им самим всмятку яйца и кофе. В одиннадцать утра должна была приехать жена — она привезет Ийнг Тьян и будет готовить все к приходу гостей.

После завтрака он снова вышел во двор.

Было около восьми. Из-за вершины Фудзи понемногу, словно снежная пыль, появлялись редкие облачка. Когда эти призраки облаков, перебравшись с той стороны на видимый склон, будто расправляя онемевшие члены, начинали свой танец, их снова поглощало плотное небо. Выглядевшие сейчас такими беспомощными тайные силы были начеку. Ведь порой еще до полудня эти облачка вдруг собирались в тучи и после нескольких атак заволакивали всю гору.

До десяти утра Хонда так и просидел в беседке, погруженный в свои мысли. Книга, которую он по своей всегдашней привычке держал под рукой, была забыта. Глядя перед собой, он будто видел сон о жизни и чувствах. С правой стороны вершина Фудзи проступала смутно — это похожее на сказочную рыбу, облако на склоне стало поднимать свой хвост.

* * *

В одиннадцать часов шум мотора такси возвестил о приезде жены, которая всегда была очень пунктуальна, но Йинг Тьян рядом с ней не было. Хонда тут же неожиданно резко спросил выгружавшую многочисленные пакеты и бывшую явно не в духе жену, лицо которой теперь было постоянно отечным.

— Как, ты одна?

Жена, подняв тяжело нависшие веки, ответила не сразу:

— Потом расскажу. Мне и так досталось. Сначала помоги отнести сумки.

Оказалось, что Риэ ждала как они договорились, но Йинг Тьян в назначенный час так и не появилась. Она не пришла, хотя до этого они несколько раз уточнили все по телефону. Жена позвонила в общежитие для иностранных студентов — единственное место, в котором можно было найти Йинг Тьян, но ей ответили, что она там не ночевала. Тайские студенты, которые недавно приехали в Японию и поселились в общежитии, сказали, что вчера Йинг Тьян получила приглашение на ужин в японскую семью.

Риэ не знала, что делать: сначала она решила поехать позже, но на дачу еще не провели телефон, поэтому она не могла бы сообщить Хонде, что опоздает. Поэтому Риэ бросилась в общежитие, написала по-английски, как добраться до дачи, нарисовала карту и вручила это все коменданту. Если все будет нормально, то Йинг Тьян должна успеть ко времени вечернего приема.

— Надо было бы попросить Макико Кито.

— Нельзя же так нагружать гостей. Каково было бы Макико — тащиться туда, где живет незнакомая ей девушка-иностранка, потом везти ее сюда. Не стоит так пользоваться ее любезностью. Мы должны быть благодарны, что такая известная женщина вообще приедет сюда.

На это Хонда ничего не сказал. Обсуждение закончилось.

Если снять картину, которая долго висела на стене, то на ее месте остается той же формы белый след. Эта незапятнанная белизна не гармонирует с окружающей ее поверхностью — она слишком строга, слишком претенциозна. Сейчас Хонда отошел от борьбы за правоту, которая составляла основу его профессии, и уступил всю правоту жене. Эта белизна стены твердит постоянно: «Я прав, я прав, ну кто может меня осуждать».

Богатство, которое нежданно получил Хонда, и возраст, безобразивший, как осознала Риэ, ее внешность, изменили образ молчаливой и покорной прежде Риэ. Когда муж разбогател, Риэ стала его бояться. И чем больше боялась, тем надменнее становилась, невольно выказывая всем враждебность, — это выглядело как проявление болезни; при этом в душе еще более остро, чем раньше, она хотела, чтобы ее любили. И это желание быть любимой обезображивало ее еще больше.

Добравшись до дачи и отнеся продукты на кухню, Риэ с шумом принялась мыть тарелки, которые остались после завтрака Хонды. Она словно хотела, чтобы напряжение усилило симптомы ее болезни, и, хотя никто ей не поручал работу, искала предлог оказаться по необходимости загруженной работой, она ждала, что Хонда пожалеет ее и остановит. Сейчас не остановишь, потом пожалеешь, и Хонда проявил внимание: