Кошмары Аиста Марабу - Уэлш Ирвин

Теперь, словно синее небо,

Следопыт мой, в этой ночи

Храня мои тайны, молчи.

Тони поднял бровь и посмотрел на меня – отец стал ходить взад-вперед по комнате как тигр в клетке, бормоча сквозь одышку проклятия. Когда, казалось, что он уже вот-вот успокоится, Джон подскочил к окну, открыл его настежь, и заорал в темноту:

– ДЖОН СТРЭНГ – МОЕ ИМЯ! ЕБАЛ Я ВАС ВСЕХ В РОТ! ЕСЛИ КТО-НИБУДЬ ИЗ ВАС, УБЛЮДКИ, ХОЧЕТ ЧТО-ТО ПРЕДЪЯВИТЬ МНЕ ИЛИ МОЕЙ СЕМЬЕ, МОЖЕТЕ СКАЗАТЬ МНЕ ЭТО ПРЯМО В ЛИЦО!

– Успокойся, пап, а то еще копы заявятся, – урезонивал я.

Он захлопнул окно и сказал нам с Тони:

– В квартале о нашей семье всякое брешут. Я просто хочу послушать, что эти брехуны теперь скажут.

– Собака лает – ветер носит, – задумчиво произнес Тони.

Я еле сдерживал смех, а Джон бросил на него холодный, непонимающий взгляд.

– Что?

– Брешут собаки, Джон, – сказал Тони и стал широко открывать рот, изображая лай.

В течение нескольких секунд стояла напряженная тишина, потом на лице Джона вспыхнула улыбка, он засмеялся, и мы подхватили с облегчением, почувствовав, что напряжение рассеивается.

– Ха-ха-ха, неплохо, Тони, неплохо, э. Один мудрый человек сказал: тому, кто не понимает хорошей шутки, серьезной проблемы не решить и подавно.

Ну да.

Тогда папаша погладил подобострастного Уинстона II.

– Ну что, мальчик мой, покажем этим говнюкам? Мы, Стрэнги, – он понизил голос, – всем дадим просраться. Через тернии к звездам. Вот наш путь.

На следующий день я купил разных фейерверков и спрятал на работе, в ящике стола.

Шум от папаши меня доставал, с другой стороны, иногда из его файлов можно было почерпнуть полезные сведения (я решил отфачить подружку Ким – Деби Пирсон; Тони там уже побывал), в остальном же меня мало заботили маниакальные затеи отца. Большую часть времени я проводил с кэжуалсами. Я был в восторге от насилия; дома все было по-другому, а здесь – возбуждение, накал, ощущение, будто твое тело заряжено и готово выстрелить, короче – кайф. С кэжуалсами можно было и к схватке подготовиться: попсиховать немного, довести себя до кондиции, – но жить в таком же режиме у себя дома – врагу не пожелаешь. Человеку нужно место, где он мог бы захлопнуть дверь и забыть обо всем на свете.

Клубиться мне тоже нравилось, но махач я предпочитал всему. Я не любил наркотики, к кислоте у меня случился бэд маза фака трип. Как-то в мы пошли в этот клуб, на Ве-нью. Дело было в четверг. Многим пацанам нравилось это местечко: на втором этаже – техно, внизу – гараж, и хип-хоп. Меня от этой музыки воротило, я больше любил инди, но я пошел, потому что парням нравилось кроме того, там крутится множество свободных дырок, в общем есть куда присунуть. Я скушал табл, и меня как будто переклинило. Сначала все шло как надо, но потом меня стало переть все сильнее и сильнее, и я не мог отделаться от дурных мыслей. Я вспоминал об этом гнусном пидоре Гордоне, я был уверен, что сейчас ворвется стая собак, и они разорвут нас на части. Мне все время виделась оторванная голова фламинго, зажатая в пасти аиста Марабу, которая зовет нас и просит о помощи тихо и печально.

В итоге пришел Али Демпси, парень из кэжуалсов, и привел меня в чувство:

– Пойми, Стрэнджи, это всего лишь искажение света и звука, вот и вся кислота, как бы круто тебя ни забрало. Просто-напросто искажение, а твое воображение разыгралось и спешит заполнить пробелы.

– Моя голова полна дерьма, Демпс, – задыхался я, – у меня, наверное, сердцебиение… старик, я здесь подохну…

– Не подохнешь. Здесь нормально. И с тобой все в порядке. Успокойся.

Так он меня и вытянул, привел в чувство. Потом он взял меня к себе на хату и сидел там, пас меня. Мощный сукин сын этот Демпс. Так или иначе, а с наркотой я завязал.

Пацаны пытались развести меня на эксперимент с экс-тазином, но я твердо держался пива «Беке». Кроме того, в клубы я ходил, только чтобы обсудить махачи, да, может, прихватить какую-нибудь телку. Я обожал махаться. Там все просто: как только ты завалишь одного-другого, как только научишься переступать через страх и боль, ты можешь идти напролом, сокрушая все, что попадется на твоем пути, а раны считать уже после. Серьезных травм у меня так никогда и не было: несколько ушибленных ребер, да однажды в Питодри мне глубоко рассекли бровь.

Среди кэжуалсов были пацаны покруче меня и бойцы были посуровей, они это знали, мне это тоже было известно. Однако я обладал качеством, которое отличало большинство топ-боев, – это даже не смелость, а скорее полный, всеобъемлющий похуизм.