Чайная книга - Фрай Макс

Коты разговаривают друг с другом не запахами — у них, если честно, и обоняние-то не очень. Они… ну, это сложно объяснить, вы уж сами придумайте что-нибудь про биоэнергию, ладно?

Рыжий кот трется о ее ноги и читает записку: «Здесь был Черный». Рыжий не то чтобы возмущен: ну, дурочка добрая, это-то он уже давно знает, — но для порядка все же расписывается:

«Это моя хозяйка!»

«Ну и что? Делов-то — об ноги потерся!» — читает он в следующий раз, и «почерк» все тот же.

«И охота тебе к чужим лезть? Думаешь, полюбит?» — пренебрежительно бросает Рыжий.

«Мне на эти ваши глупости начхать, — отвечает Черный. — Я трусь, чтобы покормили!»

У Рыжего — всегда полная миска сухого корма, и со стола регулярно перепадает, так что он готов посочувствовать:

«А хозяева, что же, — есть не дают?!»

«А я бездомный, — отвечает Черный с какой-то непонятной гордостью. — Я дачный. Всюду суюсь — где-нибудь да перепадет. В выходные ем от пуза, а в будни разве что твоя приедет да еще пара человек — и то не каждый день».

«А я думал, тот высокий, который мою к тебе возит, — твой хозяин».

«Не-а. Он ничей хозяин. Да и не ест, кажется, никогда вообще».

«Ну ладно, трись. Только ты там не зарывайся — домой мы тебя все равно не возьмем!»

«Нужен мне этот ваш город! Здесь хорошо: мыши, птички, бабочки…»

«А зимой?»

«Ха! Зимой я в магазин жить прихожу. Они там знаешь как мышей боятся?»

Летом в городе ад. Кому-то, может, жара и нравится, а Алена умирает, все три месяца умирает. Дрожит воздух над мягким асфальтом, над крышами стоящих автомобилей, в автобусе — духовка, на работе кондишен немытым холодильником воняет, а выйдешь на улицу покурить — словно в печку головой сунешься. Дома еще хуже: вентилятор теплый вязкий ветер по комнате гоняет, мокрое махровое полотенце за полчаса высыхает, кресло теплое обнимает, пот по ногам течет — хоть на полу сиди, но и на полу жарко… Если бы не Мишка, совсем непонятно, как жить.

Откуда он взялся, Алена помнит смутно. Кажется, Славка их познакомил. Да, точно, Славкин он однокурсник бывший… кажется… Ну, Мишка и Мишка — сто лет она его знает, «винду» он ей пару раз перевешивал, а еще колонки после ремонта повесить помогал, раньше еще купаться ездили большой компанией, но там народ вообще был с бору по сосенке… А этот год она думала, вообще летом не выживет. Гипертония-то у нее с детства, но с каждым годом все хуже, а тут еще, как назло, во дворе стройка — пыль летит, грохот днем и ночью, а тополь, который раньше окно заслонял, еще весной спилили: старый, упасть мог.

А Мишка предложил — еще в конце мая: «Поехали на дачу!»

Она и не знала, что дача у него. Ну и что ж не поехать, если работает Алена по графику: сутки в аппаратной высидишь — и гуляй три дня?

На даче она всегда просыпается рано. Солнце заползает в маленькое оконце на южной стене второго этажа примерно в половине восьмого утра и — жалюзи не жалюзи — Алену будит. Она сладко потягивается, резко отбрасывает простыню и — уже обнаженная — потягивается еще раз, а после вскакивает, проскальзывает в широкий сарафан и выходит на затянутый плющом балкончик. Впрочем, ползучие лозы затеняют только правую его часть, а слева распахивается вид на покатые зеленые холмы, за которыми в дымке полувидятся, полуугадываются горы. Утренний воздух уже теплый, но все же не горячий, как в городе, и благоухает он свежей влагой, горьковатым духом листвы и травы, недаром Мишка поднимается на рассвете и — Алена как-то сама видела — бродит со шлангом между деревьями, щедро окатывая их струей воды. Розы еще не цвели — позже, позже, а пионы успели обтрепаться, да и было-то их — один кустик, но уже распустил бледно-зеленые, постепенно наливающиеся белым шары бульдонеж, выставило к небу белые свечки неизвестное растение с широкими листьями (ботаник вообще-то из Алены никакой), и лиловые колокольчики склоняют тяжелые головки в траве.

В первый час после ее пробуждения Мишки не видно, не слышно — то ли ложится подремать после полива, то ли какими-то своими делами занимается, закрывшись в комнате, — поэтому можно смело спускаться вниз, включать электрический чайник, чтобы вылить его потом в набранное из бака ведро холодной воды, уйти в дальний укромный уголок сада, раздеться и резко окатить разомлевшее со сна тело, чтоб упруго собралась пупырышками кожа, чтобы веселей побежала кровь по жилам, чтобы задохнуться, закашляться и вздохнуть наконец полной грудью. И высыхать на ветерке, подняв руки, вытянувшись — вся в солнечных пятнах, пробивающихся сквозь кроны яблонь. Да, а яблочки-то уже висят — зря говорили, что снег в начале мая всё побил, — маленькие, со сливу, твердые, зеленые — к июлю нальются соком…