Одноэтажная Америка - Ургант Иван

«Но ведь у Луны есть не только светлая, но и темная сторона!» — сказал я.

Он сделал вид, что не понял мой намек. И тогда я напрямую спросил его о проблеме игромании:

— При тридцати пяти миллионах гостей в год…

Он перебил:

— Почти сорока миллионах…

— …и четырех процентах проблемных игроков…

— …по моим данным один процент…

— Хорошо, — согласился я. — Исходя из ваших цифр, это свыше трехсот пятидесяти тысяч игроманов в год. А также, как следствие, — вред им самим, их работе, их семьям.

— Вообще-то, один процент — это тридцать пять тысяч, а не триста пятьдесят, — возмущенно воскликнул мэр.

Оставив эту цифру на его совести, я спросил: «Как вы считаете, несет ли город, получающий столько денег от азартных игр, ответственность за этих людей?»

«Абсолютно нет, — сказал Гудман. — Это ответственность индустрии казино».

Я спросил его, каков уровень зарплаты обслуживающего персонала в Вегасе. По всей Америке эти люди трудятся за нищенскую зарплату и часто им не по карману жизнь в городах, где они работают.

«Здесь абсолютно не тот случай, — сказал мэр. — С чаевыми они приносят домой от сорока до пятидесяти тысяч в год. Если оба супруга работают, они могут купить дом с бассейном, словом, воплотить американскую мечту». Мэр говорил спокойно, без возбуждения, как человек, полностью владеющий фактами.

На одной журнальной обложке, висевшей в рамке на стене, был изображен плейбоевский кролик, обнимающий улыбающегося Оскара Гудмана, с подписью: «Секс в большом городе». Я указал на фотографию и спросил об отношении города к проституции.

«Проституция в Лас-Вегасе вне закона, — ответил мэр. Его голос дрогнул. — Для тех, кто хочет воспользоваться услугами жриц любви, в тридцати километрах от города расположены лицензированные бордели. Да, есть элитные девушки по вызову, работающие при отелях. Но любой, кто будет говорить о Лас-Вегасе, как о городе разврата, мягко говоря, погрешит против истины».

«Как мэр, вы стоите на страже закона в Лас-Вегасе, в том числе нравственного. А сами спокойно признаете, что при отелях трудятся так называемые девочки по вызову…»

«Мы активно боремся с проституцией. Но, к сожалению, у города недостаточно ресурсов для того, чтобы окончательно покончить с этим злом. Мы не преследуем девочек по вызову, но проститутки на улице — это совершенно другое явление, с ним нельзя мириться». Он добавил, что уличные девки оскорбляют чувства граждан и являются разносчицами заболеваний.

Я заподозрил его в неискренности. Показалось, он ходит вокруг да около, а не говорит то, что думает. Городская казна переполнена поступлениями от налогов индустрии азартных игр, а у мэра «недостаточно ресурсов». Выборочная борьба с проституцией, без сомнений, имела банальную подоплеку. Элитные девочки по вызову не создают проблем и приносят неплохие барыши. Уличные же проститутки вредят блестящему имиджу города.

Владимир задал вопрос об этнических предрассудках, и мэр с уверенностью ответил, что Лас-Вегас — самый толерантный город из всех, которые он только знает. «Мы настоящий плавильный котел».

В ответ на традиционный вопрос Познера об американской мечте Оскар Гудман сказал, что она жива и здравствует в Лас-Вегасе. «Это город воплощенной мечты!»

Владимир спросил, насколько конституционный Билль о Правах отвечает интересам современной Америки. Мэр отвечал красноречиво.

«Конечно же, его базовые принципы значимы», — сказал он. Как адвокат, он не раз имел возможность убедиться в их жизненной ценности. Они несомненно пошли на пользу нации. Мэр работал со многими присяжными и глубоко верит в мудрость и порядочность простых людей. В первый раз за все время нашей беседы в его голосе не было ничего искусственного. Видно, вопрос Владимира затронул какие-то струны его души, и он говорил искренне.

Я еще раз быстро перепроверил свои вычисления количества проблемных игроков: десять процентов от тридцати пяти миллионов — это три с половиной миллиона, а десять процентов от них — это триста пятьдесят тысяч, никак не тридцать пять тысяч. Когда я указал на это мэру, он сначала заспорил, но потом согласился. Я впервые увидел смущение на его лице.

«Не ставьте меня в неловкое положение с моей плохой математикой, не показывайте это в фильме», — попросил он Владимира. Познер уверил его, что кадры, где он ошибся в расчетах, не будут показаны. Я согласился, что это справедливо. Но для меня проблема была не в математике. Мэр полностью владел информацией о жизни города, он знал о проблемных игроках, но не удосужился узнать о размерах проблемы. И одновременно отказывался от какой-либо ответственности за ее решение. Я указал на стоящую на столе фотографию, где мэр был снят с внучкой на какой-то религиозной церемонии. «Вы, судя по всему, верующий человек. Человек, который чтит Конституцию и верит в справедливость. Но вы возглавляете город, существующий за счет бизнеса, который церковь называет греховным. Не находите ли вы здесь моральной неувязки?» Мэр помолчал, а затем, изобразив улыбку на лице, сказал: «Легко судить со стороны. Я думаю, ничего нет безнравственного в том, чтобы трудиться во благо своего города, развивая услуги, которые можно выгодно продать, потому что есть люди, готовые их купить».

Я не верил ему. И видел, что там глубоко внутри, под адвокатским лоском и мэрским щегольством, он не верит самому себе.

Вернувшись в мотель, я опросил уборщиц в отеле, довольны ли они своей зарплатой. Им платили по 7,65 доллара в час. В год это получается пятнадцать тысяч триста долларов минус налоги.

Надо бы доложить об этом мэру.

Владимир, Иван и я ехали по восьмиполосной автостраде, параллельно Стрип. Справа от нас открывался знаменитый горизонт с огромными зданиями и сверкающими огнями. Мы провели в Лас-Вегасе три дня, смешиваясь с бесконечными толпами людей, болтающихся днем и ночью без какой-либо цели.

Владимир спросил, как понравился нам город. Пока я молчал, пытаясь сформулировать ответ, Иван ответил и за себя, и за меня: «Это город одиноких сердец».

Вся группа поехала из Лас-Вегаса в Сан-Франциско, я же полетел на самолете. Мне хотелось посетить мать, она жила в пятидесяти милях к северу от города, в доме моего детства.

Было приятно ехать через огромный мост Голден Гейт, мимо лесистых холмов, по волнистым полям юга Сономы и затем подняться в устье Лунной долины. В отличие от Калифорнии, где землепользование отдано на откуп торговцам недвижимостью, в округе Сонома действует строгое законодательство, согласно которому сельскохозяйственные угодья и склоны гор нельзя делить на мелкие участки. Как результат, даже при удвоившемся за тридцать лет населении здесь нет больших густонаселенных пригородов, так что Долина Сонома практически не изменилась с той поры, когда я был ребенком.

Через некоторое время я добрался до Центра развития Сономы. Это учреждение для умственно и физически отсталых людей. Постройки этого центра находятся недалеко от дороги и отделены от нее большим зеленым газоном. Здания те же, что и в моем детстве, стены, окрашенные в пастельные тона, все так же опрятны. В прошлом это был государственный госпиталь Долины Сонома, а еще раньше он назывался «Сонома холл». В изменении названий отражались время и суть происходивших перемен.

В пятидесятых, когда мы переехали в долину, людей, которые находились в госпитале, именовали пациентами. Многие из моих друзей называли их тупицами или тормозами. Персонал был одет в белую униформу. Пациентов можно было разделить на две группы: полностью недееспособные и почти нормальные люди, лишь слегка заторможенные. Последние работали под руководством медперсонала в прачечной, на молочной ферме и во фруктовом саду на склоне горы Сонома. У них не было никаких прав, и труд их не оплачивался. Это заведение менялось адекватно изменениям американского общественного сознания. Будучи губернатором Калифорнии, Рональд Рейган решил, что государственные госпитали чересчур накладны для госбюджета. Основоположник современных сокращений расходных статей, Рейган резко снизил финансирование больниц, и тысячи пациентов оказались на улицах городов. Этому примеру последовали по всей стране, и сегодняшние американские бездомные — наследство прошлых реформ. Так же как и то, что тюрьмы и исправительные колонии стали главным прибежищем для умственно больных.

Но не все, что происходило, было неправильным… Тех, кто сейчас живет в Центре развития Сономы, называют постояльцами, и дети не зовут их тормозами. Персонал не ходит в белом и во много раз более профессионален, а еще здесь всерьез занимаются реабилитацией больных. Лечение постоянно улучшается. Денег все так же не хватает, но общество знает, что инвалидам необходима постоянная помощь… Я приехал в Глен Эллен, город моего детства. Почти все постройки в маленьком торговом районе были те же, что и раньше, но вывески изменились. «Инструменты Фергюссона» превратились в офис по продаже недвижимости, магазин алкоголя Слима Уоллиса стал маленьким рестораном, магазин Лунной долины, где я покупал продукты, теперь торгует исключительно деликатесами. Но высокий тротуар остался таким же, как и сорок пять лет назад, когда я сидел на нем в обеденный перерыв и поедал французский батон с салями, запивая все это колой «Ройял Кроун». Мост через речку Сонома не изменился, также неизменно под деревом топчется кучка южноамериканских работяг, стоящих в надежде на дневной заработок.