Таинственная река - Лихэйн Деннис

Сток. Именно сток. Именно о нем она забыла. Прошлой ночью она сказала Дэйву, что прочистит сточную трубу под раковиной, вычистит напрочь все остатки улик. Она приступила к этому незамедлительно, поспешно встала на колени на кухонный пол, открыла нижнюю дверцу буфета, начала внимательно изучать чистящие средства и губки, пока не увидела у задней стенки ушковый гаечный ключ. Она снова подошла к мойке, стараясь перебороть в себе отвращение, которое возникло в ней, как только она открыла дверцы шкафчика, в котором была арматура, подведенная к раковине; отвращение, которое она испытывала всякий раз, когда видела крысу, лежащую под грудой тряпья, принюхивающуюся к запаху тела и подергивающую при этом усами…

Зажав в руке гаечный ключ, она просунула его сквозь тряпье, которым была забита мойка, уронив при этом несколько банок с чистящим порошком, не переставая убеждать себя, что бояться чего-либо глупо, но так и не убедила, не убедила из-за того, что по-научному называется фобией. Она испытывала отвращение при необходимости просунуть руку в узкое темное пространство; Розмари досмерти боялась лифта; отец смертельно боялся высоты; Дэйв покрывался холодным потом, когда надо было спуститься в подвал.

Она поставила ведро под сифон стока, чтобы в него вылилось все, что находилось в сливной трубе. Лежа на спине, она дотянулась до крышки сифона, вставила ушки ключа в прорези и начала вертеть ее; крышка упала в ведро, а вместе с ней в него вылилась и вода, собравшаяся в сифоне. На какое-то мгновение она испугалась, как бы вода, наполнив ведро, не залила пол, но сильный поток очень скоро иссяк, и из зева сифона потекла струйка толщиной в спичку, но и та вскоре перешла в редкие капли; она видела, как в ведро упал пук спутанных черных волос и мелкие ядрышки каких-то зерен. Теперь надо было отвернуть находившуюся почти вплотную к стене муфту, присоединяющую отводное колено к фановой трубе. Это было не так-то легко, муфта не поддавалась; Селеста, уперевшись ногами в плинтус буфета, налегла на ключ с такой силой, что либо ее рука в запястье, либо ключ могли не выдержать и переломиться пополам. А потом, когда муфта наконец поддалась всего лишь на полдюйма, да еще и с пронзительным металлическим скрежетом, Селеста переставила ключ в другое положение, и муфта, хотя и с прежними усилиями, но стала отвинчиваться вдвое быстрее.

Через несколько минут перед ней на полу посреди кухни стояло полное ведро. Ее волосы и рубашка были влажными от пота, но ее грудь распирало от чувства, близкого к полному триумфу — ведь она взялась за истинно мужское дело, в котором сила выступает против силы, и одержала верх. В куче тряпья она нашла рубашку Майкла, из которой он давно вырос, и скрутила ее в жгут, который смогла протолкнуть в трубу. Она проделала это несколько раз, пока окончательно не убедилась в том, что внутренняя поверхность трубы чиста и на ней нет ничего, кроме ржавчины, после чего положила рубашку в небольшой пластиковый пакет из продовольственного супермаркета. Взяв трубу и бутылку со средством «Хлорокс», она вышла с ними на крыльцо черной лестницы и промыла трубу, слив жидкость в кучу сухой рыхлой земли из-под комнатных цветов, погибших прошлым летом; куча земли пролежала всю зиму у входа на черную лестницу, дожидаясь своей очереди отправиться на свалку.

Закончив промывку трубы, она снова закрепила ее при помощи муфты — навинчивать муфту было намного легче, чем отвинчивать — и закрепила крышку сифона. Она нашла мешок для мусора, в который прошлой ночью уложила одежду Дэйва, и сунула в него скомканную и разорванную рубашку Майкла, вылила содержимое пластикового ведра через сито в унитаз, начисто протерла сито бумажным полотенцем, которое сунула все в тот же мусорный мешок с одеждой.

Ну вот и все: с уликами покончено.

По крайней мере, с теми уликами, от которых она могла избавиться. Если Дэйв врал ей — о ноже, об оставленных где-то отпечатках пальцев, о свидетелях его преступления? или самообороны? — тут она ему не помощница. Но она сделала все возможное, чтобы в доме никаких улик не было. Она приняла на себя все, что на нее свалилось. Она справилась со всем. Она вновь почувствовала головокружение; столь сильного головокружения у нее прежде никогда не бывало. Но тут вдруг ее пронзило ясное осознание того, что она все еще молодая и сильная и ее уж никак нельзя назвать ни пережженным тостом, ни спущенной камерой. Она пережила смерть обоих родителей, пережила годы безденежья; пережила панический страх, когда ее шестимесячный сын чуть не умер от пневмонии — от всего пережитого, как ей казалось, она не стала слабее, только сильно устала, — но сейчас все изменилось, и она вспомнила, кто она на самом деле. А она была и есть — вне всякого сомнения — женщина, которая не станет умолять о пощаде, даже если ее погонят сквозь строй; наоборот, она выйдет вперед и скажет: «Ну, так начинайте же. Давайте, старайтесь изо всех сил. Но я отомщу. Не спущу вам ничего. Я не прогнусь от страха и не умру. Так что, берегитесь».