Рубашка - Гришковец Евгений

После этих слов Макс взял бутылку, она стояла рядом с ним на соседнем стуле. Бутылка была открыта, и уровень жидкости в ней был уже понижен. Макс сделал хороший глоток из горлышка, сморщился и протянул бутылку мне. Я отрицательно помотал головой.

– А мужика-то здорово трясёт, – продолжал Макс, махнув рукой в сторону оставшегося на улице «мерседеса», – прямо трясом трясёт. Не дай Бог! Ужас!

– Макс, ну так тоже не дело. Безумие какое-то, гоняться по городу!.. Надо как-то стараться держаться….

– Саня, блядь! Откуда ты знаешь, чего ему надо, а чего не надо? Ты представляешь, в каком он аду сейчас? Чтобы до такого дойти, чтобы вот так. Ему же стыдно! Ты чё, не видел, что ли? А он мужик-то не слабак! В обмороки не падал….

– Слабак – не слабак, а то, что он гоняется за мной весь день – это истерика, Макс! Нечего истерики закатывать, если он мужик. Мне его не жалко! Устроил цирк, понимаешь! Детектив сраный… Мне его не жалко!

– А меня?!

– Чего – тебя?!

– Меня тебе жалко, Саня?! Думаешь, чего я приехал? Вот так взял и приехал без дел? Напиться и погулять? Да, Сань, напиться и погулять, конечно! – лицо Макса как-то обвисло, углы глаз от этого опустились вниз, и от этого его глаза стали, как у собаки. Как у старого грустного матёрого кобеля.

В это время к нам подошла официантка и принесла меню. Я попросил принести чай с лимоном сразу. В ресторане народ всё-таки был. Но немного. Ночь…

– Саня… от меня жена ушла, – сказал Макс, когда официантка отошла. Он ещё не успел договорить этой фразы, как у него задёргался подбородок.

Он сказал и сразу поднёс бутылку ко рту. Макс дважды судорожно глотнул и закашлялся, забрызгал коньяком стол перед собой. На глазах у него появились большие слёзы. Он заплакал, но без вздрагиваний и всхлипываний. Он заплакал одними глазами. – Ушла, Саня… И знаешь, ушла не к кому-то, а от меня. Понимаешь?! Ушла от меня!!.. А как мне теперь жить? Я там, в нашем городе, находиться не могу. Для меня всё закончилось. Всё! – Макс стремительно пьянел. – Только ты не подумай, что мне стыдно там жить, что я боюсь сплетен, что все узнают, что от меня ушла жена. Конечно, узнают! Да я не боюсь этого. Это вообще неважно! Какая разница теперь? – он выпил ещё глоток. – Жизнь закончилась, Саня! Вот у меня не было жены! Раньше не было… Потом я женился, а теперь она ушла! Снова нет жены. Всё! Круг замкнулся!

Нам принесли чай в чайнике и две большие чашки. Я сказал, что мы пока не решили, чего хотим. Пока официантка не ушла, Макс сидел, отвернувшись к тёмному окну.

– Конечно! – Макс ладонью вытер глаза и сжал руку в кулак, – я же подонок. Я знаю. Всё правильно. Я даже не удивился. Она так спокойно ушла, без ругани. Мы раньше ругались, а тут она так ушла, что было ясно – останавливать бесполезно. Я сам хотел уйти. Сказал, что оставляю ей всё. А она усмехнулась и ушла. Она так на меня посмотрела, Саня! Это всё!!! Она посмотрела на меня, как врач посмотрел на того мёртвого парня в машине. Как бы с сожалением, пониманием и, типа… приговорил. Посмотрел, всё понял и отвернулся. И тут даже ничего не надо спрашивать, мол, какие дела, доктор?

Я налил чаю Максу и себе, бросил в чашки ломтики лимона, слушал Макса и смотрел, как чай светлеет от действия лимонной кислоты.

– Она ушла, Саня, потому, что от меня уже нечего ждать. Ну, действительно. Со мной же всё ясно. И мне тоже уже ясно, – Макс громко отхлебнул чаю, обжёгся, сморщился, но продолжил. – Я её сильно не любил. Нет. Не любил… А она меня любила, Саня. Вот так-то. Мне казалось, что я без неё спокойно могу. Ну-у-у… могу жить без неё. И видишь? Могу! Но это уже не та жизнь. Я понял, Саня! Я теперь жизнь начал доживать! Настоящая жизнь закончилась, а теперь началось умирание…

– Макс, брось ты, не передёргивай…

– Саня, передёргивай – не передёргивай, а всё просто. Жил я без неё, потом жил с ней, а теперь снова без неё. А без неё – это уже у меня было. А если что-то повторяется, это не то, что не интересно, это не жизнь, Саня! Не жизнь!!! Это доживание!..

Макс стал снова пить чай. Его пьяные губы плохо слушались, он громко втягивал в себя воздух вместе с чаем и громко выдыхал после глотка. Я тоже стал пить свой… Я не знал, что сказать, мне сказать было нечего. Я просто сидел, видел то, что видел, слышал то, что слышал, и всё. В тот момент у меня не было сил участвовать в жизни, которая вокруг меня. Я понимал, что мне нужно просто сидеть и слушать моего друга. И больше ничего я сделать не могу.