Эйсид Хаус - Уэлш Ирвин

СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ

СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ

СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ

СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ

СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ

Дело в том, что я — бизнесмен, твою мать. Понятно? Занимаюсь сносом.

СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ

СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ

СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ

СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ

СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ

СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ

СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ

СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ

СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ

СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ

СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ

СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ

СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ

СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ

СВЕТ СВЕТ СВЕТ ТЕМНЕЕ ТЕМНЕЕ ТЕМНОТА

Небеса или ад, чтобы это ни было, я приближаюсь, вашу мать! И здесь, чуваки, произойдут кое-какие изменения! Коко Брайс. Пилтон. Прославил свое имя на Миллуоле (товарищеская встреча в предсезонке), Питтодри, Айброксе и Андерлехте (Кубок УЕФА). Коко Брайс, лучший из лучших. Кто с ним свяжется, тот сдохнет. Послушай, если кто-нибудь... если кто-нибудь начнет... если кто-нибудь...

Его мысли беспорядочно тянулись какой-то безжизненной вереницей. Коко был напуган. Сначала его страх был незаметно подкрадывающимся недомоганием, затем стал резким, жестоким и грубым, и он почувствовал на себе великие силы, сминающие его и тянущие в разные стороны. Такое ощущение, словно он находился в тисках порока, пока одновременно другая сила пыталась вырвать его из этой хватки. Эти силы, впрочем, дали ему возможность определить его тело впервые с того момента, как началось это странное путешествие. Он понимал, что был человеком, слишком человеком, слишком уязвимым для сил, которые сминали и рвали его на части. Коко молился о победителе в борьбе между этими двумя великими и равными друг другу силами. Пытка продолжилась еще немного, затем он почувствовал, как его вырвало из пустоты. Раньше он только ощущал СВЕТ, но теперь мог действительно видеть его, проникающим всполохами сквозь его закрытые веки, которые он никак не мог открыть. И затем он осознал, что вокруг него раздаются голоса.

— Какая прелесть!

— У тебя маленький парень, женщина, малыш-крепыш и все дела!

— Посмотри, Джен, он прекрасен!

Коко мог чувствовать, как его держат, мог чувствовать свое тело, и где были его конечности. Он попытался закричать: «Коко Брайс! Парни Хибз! Какой на хуй счет, чуваки?»

Ничто не вырвалось из его легких. Он почувствовал шлепок по спине и сотрясение воздуха внутри него, и выдал громкий, душераздирающий вопль.

* * *

Доктор Кэллахэн поглядел на молодого человека, лежащего в постели. Он долгое время пребывал в коме, но теперь, придя в сознание, демонстрировал какую-то странную манеру поведения. Он не мог говорить, корчился и извивался в кровати, молотя руками и ногами. В конце концов, его пришлось связать. Он вопил и плакал.

Холодно.

Помогите.

— Уааааа! — кричал парень. В ногах его кровати висела табличка: КОЛИН БРАЙС.

Горячо.

Помогите.

— Уаааааа!

Голоден.

Помогите.

— Уааааа!

Нужно крепко обнять.

Помогите.

— Уааааа!

Хочу писать, какать.

Помогите.

— Уааааа!

Доктор Кэллахэн чувствовал, что посредством этих воплей молодой человек, возможно, пытается общаться, хотя не мог быть точно в этом уверен.

* * *

В больничной палате Дженни ласково держала своего сына. Они назовут его либо Джек, либо Том, как договорились заранее. Она подумала с неожиданной вспышкой цинизма, что именно этого заслуживают такие люди, как они, пребывающие в пласте англо-говорящих восьмидесятых, где культура и акцент однородны, а национальность во многом неуместное определение. Выходцы из среднего класса, профессионалы, социально осознающие себя, политически корректные люди, — презрительно размышляла она, — заслуживают того, чтобы использовать эти старые пролетарские традиционные имена — идеал для бесклассового общества. Ее подруга, Эмми, объявила, что намерена назвать своего ребенка Беном, если это будет мальчик, так что выбор сузился до одного из двух имен.

«Как там мой маленький Джек», — говорил себе Рори, и его указательный палец касался пухлой ладони ребенка.