Уравнение со всеми известными - Нестерова Наталья

Вечером того же дня она ехидно поведала Диме о непрошеном соглядатае — как же ты “хвоста” не видишь? Сусликов мгновенно преобразился — из расслабленного-балагурящего парня превратился в робота за рулем автомобиля. Он резко свернул, проскочил на красный свет светофора, проехал через подворотню, снова свернул.

— Есть. Вижу его. — Некоторое время Дима вел, постоянно поглядывая в зеркало, потом припарковался и велел Анне; — Сиди! Не выходи! Сам разберусь.

Сашина “ауди” остановилась в пятидесяти метрах. Сусликов вылез из машины, прошел несколько шагов и поманил рукой Сашу — выходи. Анна, свернув шею, наблюдала. Оба в почти одинаковых черных кожаных куртках. Стоят. О чем-то говорят. О чем они могут говорить?

— Полнейшее бревно, — сказал Дима, усаживаясь обратно. Они немного отъехали. — Упрям как осел. Но кажется, нормальный парень, надежный. Пусть катается, пока не устанет.

Саша не уставал, он по-прежнему сопровождал “Жигули” Сусликова, теперь не слишком скрываясь. И одолел-таки Диму, который вначале ни за что не соглашался отпустить после свиданий Анну на такси или в своей машине. На поездку к ее дому и обратно он тратил почти два часа, а мог бы спокойно их проспать — довод для Анны решающий, но выдвигала она другой. Саша тоже живет в Крылатском, упрямство его победить не удастся — так зачем создавать лишние трудности? Она и сама может подремать в “ауди”, пока добирается домой. А вскоре и на свидания она стала ездить в своей машине — обидно пропускать их, если автомобиль Сусликова неисправен, или Дима задерживается на работе, или у нее срочные дела, а он мерзнет на улице. Кто приехал в Загорье раньше, делает уборку и готовит легкий ужин — так экономится время для более приятных занятий.

— У Татьяны серьезные проблемы со здоровьем? — спросила Вера.

Она только что пришла от Анниной сестры, которую навещала. Татьяна выглядела похудевшей, но вовсе не изможденной. Напротив, она похорошела за последние годы: тоненькие морщинки вокруг глаз придавали ей благородную утонченность, которая появляется у женщин перенесших много страданий, но несломленных. Такой спокойно отстраненный вид бывает у некоторых людей в похоронной процессии. Они выделяются на фоне распухших от слез и раздавленных горем остальных провожающих. Похоронила ли Татьяна свое донецкое подвижничество — было не ясно. Они с Верой говорили главным образом о здоровье Тани, у которой нашли множество недугов.

— Да, есть некоторые проблемы, — кивнула Анна.

Вера удивленно посмотрела на нее: почему ты говоришь об этом так небрежно, чему улыбаешься? Анна прекрасно поняла немой вопрос, но даже Веру не стала посвящать в свои коварные планы.

Самым сложным было вытащить Таню в Москву. А здесь в клинике стараниями Анны сестре было выставлено семнадцать диагнозов. Семнадцать! Строго говоря, ни один из них не был опасным или смертельным. Недостаточность левого желудочка сердца, первичный остеохондроз, изменения в суставах, маленький камень в почках, небольшое увеличение печени можно обнаружить у любого человека. Но на любого человека, не разбирающегося в медицине, произведет впечатление, что у него нет ни одного здорового органа.

Татьяну лечили мягкими антидепрессантами. Эти препараты позволяли в короткое время вернуть разболтанную психику в состояние покоя, избавиться от навязчивых мыслей, тревог и внутренних диалогов. Кроме того, Татьяне проводили общеукрепляющую терапию: инъекции витаминов и иммуномодуляторов, физиотерапевтические процедуры — от подводного массажа до электросна, — держали в барокамере и заставляли заниматься лечебной физкультурой. По сути, это было интенсивное санаторно-курортное лечение, но Таня полагала, что спасает себя от скорой смерти. Весь день у нее был заполнен процедурами, и к вечеру она уставала от забот о собственном здоровье. Впервые в жизни.

— Ничего трагического, — сказала Анна. — Мы вовремя подхватились. Как тебе показалась Татьяна? Она не бредила о дорогой семейке алкоголиков?

— Нет, она не стала мне ничего рассказывать.

— Правда, она хорошенькая? Танька всегда была красивее меня. Только когда ее жизнь затюкала, этого стало не заметно.

— Ты тоже очень хорошенькая.

— Правда? — Анна весело рассмеялась, ей были приятны Верины слова.

Они пили чай, Анну подмывало рассказать о Диме, но их беседу постоянно прерывали телефонные звонки и посетители.

— Верунь, — наконец заговорила о своем Анна, — как ты отнесешься к тому, что человека называют Сусликом?

— Ужасно, — поморщилась Вера.

— Но почему? Если у него фамилия Сусликов и его с детства так зовут.

— Конечно, — Вера пожала плечами, — ко всему можно привыкнуть. Но названия животных — это своего рода характерные маски. Медведь — большой неповоротливый увалень, лисица — хитрая, коварная. Я уж не говорю о крокодиле, козле, баране или трепетной лани. Суслик… Маленькое, юркое, трусливое, при любой опасности убегающее в норку. Анна, если не хочешь унизить человека, лучше не зови его сусликом.

Вера подождала, пока Анна перестанет смеяться, и пожаловалась:

— Со мной что-то не в порядке по женской линии. Не могу конкретно сформулировать, ощущения довольно странные и неприятные.

Анна посмотрела на часы и набрала номер внутреннего телефона — рабочий день закончился, но Елизавета Витальевна еще не ушла и согласилась принять Веру.

— Сейчас все выясним, — говорила Анна, выписывая направление. — А потом ты придешь ко мне, и я тебе расскажу, какое это чудное и удивительное животное — суслик.

У Елизаветы Витальевны был тяжелый день. Она позвонила мужу, предупреждая, что задерживается. Вера, которую она жестом пригласила присаживаться, услышала конец разговора. — Игорюша, а может, я уже просто очень старая, пора на пенсию? Что буду делать? Клубнику на даче выращивать. Не вытерплю? Ты думаешь? Ты уж прямо назови меня старой боевой лошадью. Не старая? Спасибо тебе, милый. Хорошо. Куплю. Внука не балуй. Ну и что, что студент. Целую тебя. Скоро буду.

Она задала Вере стандартные вопросы, попросила раздеться и лечь на кресло.

Это кресло всегда напоминало Вере пыточный станок. Но Елизавета Витальевна относилась к тем врачам, которые при обследовании не доставляли боли, их проникновения не вызывали напряжения мышц и неприязни к человеку, который запустил в тебя пальцы и больно ковыряется.

Пока Вера одевалась, Елизавета Витальевна что-то быстро писала в карточке. Потом не откладывая ручки, сказала:

— У вас беременность двенадцать-четырнадцать недель. Аборт делать поздновато.