Бикини - Вишневский Януш

Он быстро вернулся к своему столу и протянул руку к трубке.

— Лайза, дорогая, ты не могла бы найти какой-нибудь хороший номер телефона для Анны? Наш, редакционный. Нет, еще нет. Но только не убивай из-за этого техников, прошу тебя! И может, стоит подумать о визитных карточках? Уже есть?! Где? Окей. В правом верхнем ящике ее стола. Слушаю! Что?! Повтори, пожалуйста, еще раз, Лайза... — Анна почувствовала, что он взволнован. — А по какой статье расходов ты это провела, можно поинтересоваться? Ни по какой?! Как это ни по какой? От кого? От Адрианы? В самом деле?

Он положил трубку, затушил в пепельнице сигарету и приблизился к Анне. Подал ей руку и подвел ее к шкафу, стоявшему между окном и высоким, до потолка, стеллажом, заполненным рядами серых папок. Открыл шкаф, встал на цыпочки, дотянулся до верхней полки и, повернувшись к Анне лицом, подал перевязанную широкой лентой коробку. Она увидела, что у него дрожат руки.

— Адриана оставила здесь кое-что для тебя, — сказал он изменившимся голосом.

Она развязала ленту, быстро развернула бумагу и, подойдя к столу, осторожно вынула из коробки фотоаппарат и положила на середину столешницы. Несколько раз обошла вокруг стола. Из глаз у нее лились слезы.

— Стэнли, ты выпьешь чаю? Скажи, что ты хочешь чаю! — прошептала она.

— Да, выпью. Без сахара. Ты помнишь? — ответил он, подходя к ней ближе. — А теперь пошли, еще успеешь нарадоваться.

Он протянул ей носовой платок. Наконец она успокоилась, они вышли из офиса в огромный, гудящий как улей зал. Шли по лабиринту коридоров между стеллажами и письменными столами. Со всех сторон раздавался треск телексов, звонки телефонов, стук печатных машинок, обрывки разговоров. Стэнли представлял сотрудникам Анну.

— Как поживаешь?

— Позволь представить тебе Анну Марту Бляйбтрой, нашу новую сотрудницу...

— Стэнли! Явился, наконец, вояка...

— Очень рад познакомиться с вами, мисс...

Вдруг Стэнли сказал:

— Я забегу на минутку к Мэтью. Он не простит мне, если встретит нас здесь. Ему нравится всегда и везде быть первым и единственным. Я сейчас вернусь! — и он удалился в сторону кабинета со стеклами, закрытыми жалюзи.

Анна подошла к окну и присела на подоконник. Закурила. Большинство проходивших мимо женщин смотрели на нее с интересом. В их глазах она читала если не враждебность, то неодобрение. Мужчины же, напротив, улыбались. За те несколько минут, что Стэнли отсутствовал, некоторые умудрились несколько раз пройти мимо.

Она не могла запомнить, сколько пар глаз внимательно посмотрели на нее при встрече, сколько рук она пожала. Наконец Стэнли привел ее к дверям с надписью «Фотолаборатория». Они вошли в темный, освещенный только мигающей красной лампочкой коридор и прошествовали до второй, окрашенной красной краской двери с белой надписью: «Даже и не думайте сами открывать эту дверь». Анну это развеселило. Стэнли нажал на красную кнопку звонка.

— Слушаю! — ответил хриплый недовольный голос.

— Макс! Ты нам откроешь? — сказал Стэнли.

— Стэнли, сукин ты сын! Наконец! Сигарету погасил?

— Я не курю. То есть сейчас не курю.

На пороге появился высокий плечистый мужчина в белом халате с большим шрамом на щеке. Он впустил их и тотчас захлопнул за ними дверь. Анна почувствовала знакомый запах химических реактивов. Откуда-то издалека доносилась музыка. Мужчина крепко пожал руку Стэнли и подошел к Анне. Не представляясь, спросил:

— Это вы сделали негатив?

Она молчала, несколько напуганная.

— Это вы автор негатива? Вы снимали Дрезден? — повторил он, повысив голос.

— Макс, в чем дело? — вмешался в разговор обеспокоенный Стэнли.

— Я имею в виду снимок в церкви, — настаивал он, глядя Анне в глаза и словно не замечая Стэнли.

— Нет, не я. Стэнли, — ответила она, не совсем понимая, что нужно этому человеку.

— Окей. Вы хотите сказать, что Стэнли их напечатал. Ладно, пусть так. Но ведь это вы снимали эти кадры, так?!

— Да, я...

— Понимаете ли, — она почувствовала в его голосе странное волнение, — здесь, в этой лаборатории таких снимков еще не бывало. Я работаю тут больше двадцати лет. Двадцать два года, если быть точным. Просмотрел в своей жизни много тысяч снимков. Действительно много тысяч. Самых разных. Многие из них были пропитаны болью и страданием, ведь в этом городе много боли и страдания. Но увидев ваши снимки, я впервые в жизни надел очки и с нетерпением ждал, когда они высохнут. А потом... потом мне захотелось курить. Уже семь лет, после инфаркта, я не курю. К счастью, у Бренды, моей ассистентки, в тот вечер не было сигарет, — закончил он с улыбкой. — Я увеличил ваши снимки. Велел Бренде подготовить их к экспозиции. Хотите посмотреть? — спросил он торжественно.

— Нет, не сегодня. Сегодня я не хочу возвращаться в Дрезден. Прошу меня понять! У меня сегодня...

— Нет? Понятно. Извините меня. Но когда захотите, постучите к нам. Меня зовут Максимилиан Сикорский. Меня здесь все знают...

— Анна Бляйбтрой, — сказала она, протягивая руку.

— Макс. Просто Макс. Вы можете приходить сюда, когда захотите.

— Макс, ты пожалеешь о своем предложении, — вмешался улыбающийся Стэнли. — Она просто не будет отсюда вылезать. У нее бзик по этой части. Она фотограф-наркоман.

Они вернулись в свой кабинет. На столе у Анны появился черный телефонный аппарат. Рядом лежала бумажка с номером, а у аппарата — стопка визитных карточек.

— Стэнли, — прошептала она, — я уже говорила тебе сегодня, что я тебя люблю?

Он улыбнулся и сел в свое кресло. Начал изучать лежащие на столе бумаги. Иногда хватался за телефон и разговаривал с кем-то, делая пометки в календаре. Иногда вставал и вытаскивал стоявшие на полках стеллажа папки.

— Стэнли, представь себе, что меня здесь нет, — вдруг попросила Анна. — Позволь мне к нему прикоснуться. Оставь меня с ним наедине, — добавила она.

Заправив пленку, с фотоаппаратом в руках она уселась на пол у кресла Стэнли, словно маленькая девочка с новой игрушкой. Он нежно погладил ее по голове. Она взяла его руку и поцеловала. Нажала на кнопку затвора, фотографируя его ноги. Потом легла на спину и сфотографировала потолок. Потом заползла под стол Стэнли и оттуда снимала офис. Вдруг в дверь энергично постучали. В комнату вошел мужчина в грязных ботинках, на которые спускались штанины слишком длинных серых брюк. Из-под стола она видела только его ноги до колен.

— Стэнли! — воскликнул мужчина. — Ты вернулся с войны, а ведешь себя так, бля, будто вернулся с обеденного перерыва! Привет, старик!

— Привет, Мэтью...

Ботинки мужчины приблизились к Анне.

— Ты должен мне все рассказать. Может завтра? Я отправлю Мэри на кухню, она приготовит что-нибудь польское, как ты любишь, а мы поболтаем, выпьем. У нас здесь сегодня штормит. Мало того что ты вернулся, так еще эта немочка, которую ты привез из окопов, произвела в редакции настоящий фурор. Мужикам сперма в голову ударила. Говорят, у нее такой бюст, что Дориан Ли по сравнению с ней — плоскогрудая монашка. Многим парням захотелось поставить ее на колени у стола. Некоторые наши бабы уверяют, что у нее потрясающие тряпки и что за шмотками теперь нужно лететь в Дрезден. Я был уверен, что я, твой самый близкий друг, удостоюсь чести увидеть это чудо первым. Что ж, старик, видимо, я ошибся. В очередной раз. Где ты ее прячешь, эгоист чертов?

— Да что ты, Мэтью, как ты можешь так говорить! Нигде я ее не прячу. Она на коленях. Под моим столом, — ответил спокойно Стэнли.

— Я вижу, ты в Европе научился оригинально шутить, старый похабник! — заржал Мэтью.

Анна быстро поправила волосы, старательно облизала губы, расстегнула на спине несколько верхних пуговиц платья, чтобы выглядывало голое плечо и лямка лифчика на левой ключице. Выползла из-под стола, поднялась на ноги и подошла к Мэтью. Прищурившись и демонстративно облизывая губы, она прошептала, стараясь изобразить сладострастие:

— Анна Марта Бляйбтрой. Очень приятно...

Его лицо порозовело, потом побагровело. Он подал ей руку, стараясь не смотреть в глаза.

— ...познакомиться также и с вами, — добавила она решительно после короткой паузы.

— Стэнли, я заскочу за этими материалами попозже, — пробормотал Мэтью и пулей вылетел из кабинета.

Стэнли, который во время сцены знакомства зажимал руками рот, фыркнул, вскочил с кресла и, бросившись перед Анной на колени, согнул руку в локте и сжал кулак. Он хохотал и стучал по полу кулаком.

— Так ему и надо, засранцу! Он этого никогда не забудет! Ты была неподражаема...

Они оставались в кабинете до позднего вечера. Анна сидела за столом и старательно, как на уроке, записывала в тетрадь все, что говорил ей Стэнли. О начале работы над проектом, о том, как надо снимать на месте событий, об интервью, о сборе информации, о том, что иногда приходится возвращаться на место съемки второй и даже третий раз. О том, как отличить то, что действительно важно, от того, что только кажется таковым. Он рассказывал о том, какой долгий путь проходит каждый кадр, прежде чем его напечатают в газете. О документах, которые придется заполнять. Он вводил ее во все тонкости работы фоторепортера, демонстрируя готовые снимки, реконструируя с ней описания и отчеты других редакторов, объяснял, почему некоторые фотографии пошли в печать, а другие, хотя и выглядят лучше, нет. Объяснял, каким требованиям должен отвечать снимок для первой и последней полосы, а каким — для внутренних, менее престижных. Он говорил об ответственности репортера. О праве людей на частную жизнь, о профессиональной этике и о том, что пока не регулируется в Америке законом, но стало неписаным правилом для сотрудников «Таймс».