Спи, бледная сестра - Харрис Джоанн

— Марта.

Ее улыбка просияла из зеленоватых глаз Эффи.

— Что бы ни случилось, помни, как сильно я тебя люблю.

Я почувствовала, как ее маленькая ручка подобралась к теплой ложбинке у моей шеи.

— Я обещаю, это скоро закончится, милая моя, — прошептала я, обнимая ее. — Обещаю.

Я кожей ощутила ее улыбку.

— Я знаю, мама, — сказала она. — Я тоже тебя люблю.

41

После той стычки жена стала моим врагом — мягкая тень, что холодными бронзовыми глазами следит за моими передвижениями по дому с привидениями. Она стала тощей, как богомол, несмотря на тонны поедаемых сладостей, и бродила, словно русалка-утопленница, в густом зеленом свете газовых ламп. Я избегал дотрагиваться до нее, но ей, похоже, доставляло удовольствие то и дело якобы случайно задевать меня, и прикосновения эти были как зимний туман. Она почти не говорила со мной, лишь тоненьким детским голоском что-то бормотала себе под нос. Иногда, лежа ночью без сна, я, кажется, слышал, как она напевает в темноте — детские стишки, считалки и французскую колыбельную, которую она пела, когда была маленькой:

• Aux marches du palais…
• Aux marches du palais…
• 'У а une si belle fille, lonlà…
• 'У a une si belle fille…

Я еще раз переговорил с Расселом и со вздохами и намеками на скупую мужскую слезу позволил убедить себя, что единственная возможность вылечить мою дорогую Эффи — отправить ее на время в какую-нибудь достойную клинику под тщательное наблюдение врачей. Я заметно вздрогнул, когда добрый доктор намекнул, что потеря ребенка, возможно, навсегда лишила Эффи душевного равновесия, но всерьез задумался, когда он стал убеждать меня, что, если не принять меры немедленно, она может серьезно навредить себе. Напустив на себя хмурость и внутренне ухмыляясь, я подписал бумагу, затем и доктор поставил свою роспись, и, уходя, я аккуратно спрятал документ в бумажник. По дороге домой я зашел в свой клуб пообедать — впервые за несколько недель — и жадно набросился на еду. За стаканом бренди я позволил себе роскошь и выкурил сигару. Я праздновал.

Уже почти стемнело, когда я добрался до Кромвель-сквер, однако, взглянув на часы, обнаружил, что еще только десять минут четвертого. Поднялся ветер; он гонял по мостовой черные листья, снег щипал лицо; расплатившись с извозчиком, я заспешил в дом. Леденящий ветер когтистыми лапами цеплялся за мое пальто, я открыл дверь, впустив вперед себя ворох палой листвы. Дрожа, я захлопнул дверь, оставив темноту топтаться на пороге. Наверное, сегодня пойдет снег.

Я нашел Эффи в неосвещенной гостиной: она сидела у погасшего камина, забытая вышивка лежала на коленях. Окно почему-то было открыто, и ветер дул прямо в комнату. На полу валялись сухие листья. На один краткий кошмарный миг меня вновь охватил прежний страх, беспомощное ощущение своей ничтожности, будто она со всей этой своей готической бледностью и призрачным обликом каким-то образом превратила меня в призрак в моем собственном доме, будто я — блуждающий дух, а она — живая, дышащая плоть. Потом я вспомнил о бумаге в кармане, и мир встал на место. С нетерпеливым возгласом я сделал два шага и позвонил в колокольчик, вызывая Тэбби. Я заставил себя заговорить с Эффи, всматриваясь в серое пятно ее лица в темноте.

— Ну и ну, Эффи, — проворчал я. — Что это тебе вздумалось сидеть на таком холоде? Так и простудиться недолго. О чем только Тэбби думала? Как она позволила тебе рассиживаться здесь? Да еще и камин не затопила! Давно ты тут сидишь?

Она повернулась ко мне — полудевочка, лицо разделено надвое лучом света из коридора.

— Генри. — Голос ровный и бесцветный, как она сама. Черты ее причудливо исказились: казалось, двигалась только половина рта, один глаз уставился на меня, от света зрачок сузился в точку.

— Не волнуйся, дорогая, — продолжил я. — Сейчас придет Тэбби. Я позабочусь, чтобы она хорошенько растопила камин, а потом ты сможешь выпить горячего шоколада. Разве мы хотим, чтобы ты простыла?

— А разве нет? — В ее голосе мне послышалась язвительная насмешка.

— Конечно нет, дорогая моя, — бодро ответил я, давя желание забормотать. — Тэбби! Черт бы побрал эту женщину, пора бы ей уже появиться. Тэбби! Она что, хочет тебя до смерти заморозить?

— Тэбби ушла, — тихо произнесла Эффи. — Я отправила ее в аптеку за каплями.

— Ах вот как.

— Никого нет. У Эм выходной. Эдвин ушел домой. Мы с тобой одни, Генри.