Крысобой. Мемуары срочной службы - Терехов Александр Михайлович

— Не нужно пост, — вздыбился Старый. — Я сам. Что потребуется, подам. Дайте нам покоя.

Свиридов носился:

— Вы сами не рвете? Он опять! Придется промывать. Я, конечно, могу позвонить, но неудобно! Ей небось после свадьбы не до тебя. Всем молчать! Она?

— Хотя бы.

— Она. Видишь, чего ему захотелось. Всего не могу! Вдруг дома нет.

Старый запечатал ладонями глаза. Мы слушали.

— Говорит шестой. Майора Губина домашний. Ктой-то? Здравия желаю, Елена Федоровна. Точно. Есть такое дело — Свиридов. А Виктор? Понял. Ночью поджиг. А я вообще-то до вашей дочери. Нет Ольги? Да. А когда? Это дело такое…

Старый зашептал скороговорно:

— Ну что, что, что ты сразу духом пал? Скажи, не нужно! Еще ведь подсадят медсестру! Долежи до машины. Господи, с чего ты взял, что все?!

— Никак нет, Елена Федоровна, ничо военного, все московские мои подопечные. Рвет одного. Поноса нет. Просит Ольгу. Что могу? Они разве понимают? Им кажется, раз из Москвы… До шести побуду и — в штаб. Извиняюсь. Мужики, нету ее. Зуб лечит. Да и кто ты ей, чтоб: ходи сюда! Сиделку привезли?

— Свиридов. Позвони, где она лечит зубы.

— Хватит! — рубанул Старый. — Поговорим без дураков!

— Мне уйти? — обиделся Свиридов.

— Пока вы здесь, он будет просить. Такое состояние, отлежится — придет в себя, я ведь тоже немного понимаю. Не сажайте сюда никого!

Занесли стол, сиделка-старушка записывала, расспрашивала, расчертила тетрадь, читала газету, зевала, уснула.

Я поднимал голову, чтоб проверить: могу? время легконого, я чуял сон, только не осиливал уснуть, лоб холодный, нутро не болело — пекло, я проглатывал воздух, воду принесли холодней, нет кашля — печет не меньше — так и должно, когда проходит? Тридцать восемь и две. Старый на часы:

— Половина двенадцатого. Еще ничего страшного.

— Сходи за ней.

— С чего ты взял, дурак?! Хватит пить, понимай: вода не утолит, начнут действовать таблетки, а-а, доктор, входите.

Ладони утопали в животе, о чем вам особенно неприятно вспоминать, я не могу, что неприятно вспоминать, врач не знал:

— Что же это…

— Обыкновенное пищевое отравление, — цедил Старый.

— Что же предложить?

— Самое простое: два пальца в рот. Или прочистить желудок: вода с содой. Или с марганцовкой.

— Давайте, тогда пускай он действительно, что ли, два пальца в рот. Или с марганцовкой. Я еще подойду к шести.

— Не беспокойтесь. Я рядом, развитие у него обнадеживающее, утром проснулся зеленей. Зайдите утром.

Попроси ее — ты меня пугаешь, ясно скажи: все, я сошел с ума, решил оставаться, и я успокоюсь. Да кто там? Опять Свиридов:

— Мужики, нашел ее по телефонам, просил, расписал, но сегодня не может. Завтра! И то — благодаря мне. Завтра до обеда. Или к вечеру.

— Товарищ прапорщик, можно мне с ней переговорить? — И Старый ушел к телефонам.

Сиделка проснулась: как?

— Уйдите. Вы мешаете. Отсюда. На хрен. Мне противно. Свали.

Она перенесла стул в угол. Я бесполезно матерился: глухая.

Старый: нет, не может сегодня. И не хочет. Хватит. В обед выпей чай, съешь сухарь — силы нужны. Болит? Ну, слабость, понятно. Раньше времени не думай.

Еще раз Свиридов:

— На завтра. Но ее сегодня повезут куда-то на процедуры, где-то рядом, — вдруг сегодня забежит? Но не настраивайся.

Метет. Всполошился: как метет? — как же дорога? Нет, просто с крыши подуло, хорошо б до обеда поспать; пойди, попроси ее лично, не откажет. Нет. Позови Свиридова. Зачем? Попрошу машину ехать к ней. Ты успокоишься? Спокойно. Мы собирались вырваться. Ты даже хотел больше, чем я, верно? Сейчас хочешь? Если ты сходишь к ней, да. Ты мне ставишь условия? Надо тебе! Срочно в Москву! В больницу! Глядеть кишки!

Нет. Нет, ничего не надо, сидите, это у нас так, рабочие вопросы. Воспоминания детства! Я лучше знаю, что ему сейчас лучше, ага, ага. Вот и сидите.

Прости, ты не виноват. Но что я ей скажу? Зачем она тебе?! Нам всего-то четверть часа, и нас нету, и все вот это останется здесь. Распахали, мы запустили ход. Утром вышли — три километра в сутки — они завтра придут! Поймут же, кто, нас же и заставят останавливать! Они не знают, что не остановишь. Уходим сегодня, все!.

— Скажи: хочу еще раз увидеть.

— Мы сегодня не едем? Не едем? А когда едем? Завтра едем? Вообще — едем?

Чтобы не ждать, я придумал уснуть, Старый отправился, раздельно и неумело матерясь. Я очнулся среди работы. Нежданно вывалился из нее и оказался лежащим в полусонной постели — что делал? Старый держит за руки — выпустил и промокнул губы мои влажной тряпицей, я хватал ее губами — пить — отнял; в комнате новая пустота и холод, вбежала со шваброй сестра — моет у кровати, испуганно поднимая взгляд. Так опять?