Грех и другие рассказы - Прилепин Захар

Концерт Михаила устраивал мой друг, и на время до начала выступления мы определили героя рок-нролла ко мне домой, чтоб не тратиться на гостиницы. Я жил один тогда и спал один: иначе какое может быть пьяное лето. Обремененные женщиной пить не умеют: они не пьют, а мучают женщину. Это очень разные занятия.

Мы ловко прошуршали по городу на красивой черной машине, вползли во дворик, похлопали дверьми авто и вот уже топтались в моей прихожей.

Михаил сбросил сумку, порылся в ней и, разыскав нужный пакет, попросил убрать его в холодильник.

— Там котлеты у меня, — сказал он.

— Может быть, выпьем? — предложил я.

— Перед концертом... нет... — ответил Михаил и посетовал на то, что сорвет голос.

Он вел себя скромно, передвигался, огромный, под потолок, по квартире, несколько рассеянно оглядываясь, осматриваясь, ничего не касаясь руками. В моей квартире есть картины на стенах и многие пыльные тысячи книг — но звезда рок-н-ролла, с почтением пройдя мимо всего этого ласкающего мое сердце роскошества, не зацепился взглядом ни за единый корешок, ни за один рисунок.

Мы сели за стол и выпили чаю; конечно же, я еще раз предложил водки, или спирта, или коньяка — но все отказались, и я выпил спирта один. И еще раз, разбавив немного теплой водой: холодной и кипяченой не было.

Михаил искоса проследил движения моих рук и кадыка.

Мы поговорили о дороге, музыке, погоде и немного о политике; собрались и отправились смотреть город, проветривать головы — его, недавно снятую с верхней полки купейного вагона, и мою, получившую семидесятиградусный ожог.

Сделали круг по горячим асфальтам; церкви и стелы оставили Михаила равнодушным; было безветренно; потом — нежданный — посыпался кислый дождик, и мы забежали в кафе.

Меня все время не покидало одно странное ощущение, которое я не умел сформулировать тогда и не могу сейчас: как он здесь оказался, Михаил, отчего я сижу рядом, зачем он ест салат и огурцы в нем и пьет кофе затем.

«А что ему еще делать?» — спрашивал себя.

Я расплатился за всех, и мы двинули в большой кабак, где застолбили концерт.

По кабаку бродили нетрезвые хозяева, и в их желтых, плывущих лицах непоправимо просматривались порочные половые наклонности. Они курили повсюду, я сразу принялся делать это вместе с ними, прикуривая одну сигарету от второй; хозяева пододвигали пепельницы и громко хохотали своим борзым шуткам. Отчего-то они были приветливы со мной.

Звезда рок-н-ролла стоял на сцене и, проверяя звук, изредка начинал петь те песни, что построили мою физиологию: хрипло произносил несколько строк и стеснительно просил немного пьяных людей за пультом править звук.

Находившиеся у пульта делали свое дело раздраженно, и мне хотелось их убить, всю эту клубную шваль. Они будто бы мстили Михаилу за то, что один его солнечный корейский братик стал жертвой ДТП, второй, по совести сказать, сошел с ума, при жизни познакомившись с ангелами, а этот стоял тут и настраивал звук, чтобы все еще петь.

Я поднялся в бар и выпил сто граммов водки, закусив лимоном.

В фойе уже бродили от стены к стене редкие люди, решившие посетить концерт.

Михаил казался встревоженным, и это снова удивило: я же помнил его давние фотографии, сделанные со сцены, — спина и жестко выбритый затылок звезды рок-н-ролла, а впереди — пред и под ним — несколько тысяч людей, смотрящих вверх, в кричащий рот; и у каждого подняты руки со взорванными пальцами. Он так долго питался этими бесноватыми душами, насквозь бы мог пропитаться их страстью и вожделением: кто его теперь может напугать — вот эти полста вялых людей, половина из которых пришли посмотреть на человека, чью фамилию слышали черт знает когда и даже успели забыть ее.

До начала концерта мы еще успели посидеть за столиком — Михаил был приветлив со мной. А куда деваться, он же вообще тут никого не знал — хоть какойто человек, известный ему около суток, оказался поблизости. Перед выходом на сцену ему нужно было запастись самым малым теплом, тем более что тепла во мне становилось все больше: я успел выпить еще немного, со вкусом сеновала пива, и теперь с удовольствием бы обнял по-дружески звезду рок-н-ролла — всякое быдло склонно как можно скорее наверстать разницу между собой и объектом восхищения, будь то сладкая женщина или сердечно почитаемый человек. Мы уже разговаривали с ним запросто; он цепко, скорым взглядом оглядывал зал, который был далеко не полон, полупуст, рассеян, и моего собеседника едва ли кто признавал в лицо. Лишь некоторые косились, сомневаясь: «Вроде он...»