Грех и другие рассказы - Прилепин Захар

Я так и не вернулся с балкона и стоял там затаившись, переступая с одной глупой ноги на вторую.

Входная дверь, раскрытая братиком, долго запускала сквозняк, но наконец захлопнулась. Я уже ожидал услышать голоса: вкрадчивый женский и наглый мужской, но ничего не услышал, вместо этого примчал сам братик.

— Ухарь какой-то заходил, — поведал он. — Сейчас девушку из машины приведет. Только ему проверить надо, нет ли в доме еще людей... Боятся групповухи... Надо Рубчика спрятать. И тебя.

Мы обернулись к Рубчику, тот безмятежно спал.

— Рубило! — тронул его братик. Но тщетно. Товарищ лежал недвижный, словно дерево.

— Может, его в одежный шкаф поставить? — предложил я.

— Представляешь, как он выпадет в самый замечательный момент... — ответил братик. — Прямо на нас... — добавил он, прикинув расстояние от шкафа до постели.

Мы еще раз оглядели комнату: Рубчика спрятать было откровенно некуда.

— О! — осенило братика. — В малой комнате диван можно разложить: Рубчика сунуть в ящик для белья, а диван опять сложить.

— Отличная идея, — сказал я.

Мы подняли Рубчика и понесли. Он оказался восхитительно тяжелым.

В малой комнате, кряхтя, опустили безответное тело на пол. Раскрыли зев дивана, извлекли оттуда простыни и одеяла, заложили внутрь Рубчика. Он был невысок, худощав и вполне органично смотрелся в деревянном ящике: как мумия.

— Пока, Рубчик, — сказал братик и с грохотом задвинул друга под диван.

Минуту мы стояли в тишине, отчего-то ожидая, что Рубчик проснется, но все было тихо.

Для пущей уверенности братик присел на диван, попрыгал на скрипящих подушках:

— Рубчик, ку-ку? Не, не слышишь меня? Нет? Ну, отдыхай...

— А ты на балкон беги, — обратился он ко мне. — Прикинься там... не знаю... пепельницей.

В дверь уже звонили.

На балконе я спрятался под столиком, накрывшись сверху старой, лежалой занавеской. Сначала происходящее казалось мне глупым, потом смешным, потом я заскучал: братика все не было. Сделав себе щель в складках материи, я попытался одним глазом рассмотреть хоть что-нибудь за стеклом балконной двери, но не увидел ничего. Попытавшись привстать, дабы увеличить обзор, ударился головой о дно столика: многочисленные стеклянные банки и склянки на столе разнообразно зазвенели. В то же мгновение балконная дверь открылась, и показался крупный молодой человек неприветливого типа. За его спиной маячил братик, который гостю был как раз по плечо.

Молодой человек смотрел прямо в мой сумасшедший глаз, не моргающий меж складок желтой и пыльной занавески.

— Звенело что-то, — сказал он, удивительным образом не замечая моего черного зрачка.

— Это в голове у тебя, — ответил братик неприветливо. — Давай вали отсюда, нет тут никого. Покури в машине, развлеки себя как-нибудь, пока никто не видит. Бродишь тут как маленький.

Молодой человек глянул на братика сверху вниз и ничего не ответил, и правильно сделал.

Снова хлопнула входная дверь, на балконе появился братик с кривой ухмылкой на лице, присел на корточки, заглянул под столик.

— Привет, леший, — поприветствовал он меня шепотом, заглядывая в глаз. — Какие планы?

— Никаких. Я не буду, — твердо ответил я, не снимая с головы занавески.

— Ну ты поморгай тут еще, подумай, — посоветовал он мне и вышел.

Посидев с минуту, я с раздражением снял с головы пыльную ткань, достал из кармана сигареты, нащупал, не видя, банку на столике, снял ее и приспособил в качестве пепельницы, поставив рядом.

Медленно выпустил дым, стараясь не прислушиваться и все-таки слыша что-то невнятное, неясное, размеренное, происходящее в комнатах.

Потом раздался женский смех: очень приятный, глубокий и радостный.

Путаясь в занавеске, я вылез из-под стола и встал у балконной двери. За шторами в комнате было не разглядеть ни спины, ни пятки. В две затяжки я докурил сигарету и бросил ее в банку, с остервенением плюнув сверху и получив в ответ пеплом в глаза.

В комнате больше никто не смеялся, и вообще ничего не было слышно.

Давно я не чувствовал себя так дурно, даже захотелось прыгнуть с балкона: не то чтоб разбиться, а просто чтоб не торчать тут.

Посмотрел на прохожих, слоняющихся туда-сюда. Снова торопливо покурил. Потом опять прилип к стеклу оконной двери и подумал, что выражение моего отраженного лица, наверное, было такое, словно я сейчас заскулю и даже завою чуть-чуть.

Но завыл не я.

В квартире раздался истошный вопль, долгий, пронзительный и разнообразный.