Пражское кладбище - Эко Умберто

Большинство проводит ночи под мостами на набережной. Рядками сидят они на граните вдоль реки, перебирая свои окурки, отпасовывая вымоченный слюной табак от пепла. Полощут лохмотья, тоже просаженные табаком, раскладывают просушивать, тем временем копаются в находках. Самые решительные берут не только сигарные, но и сигаретные окурки, которые разлеплять еще труднее: набухшая влагой папиросная бумага почти не отцепляется от табака. Весь день потом они снуют по площади Мобер и по околотку, протягивают прохожим свой товар, как только получат монету-другую — спешат в кабак и наливаются спиртовыми ядами. А я наблюдаю их жизнь и так провожу мою. Мою, пенсионерскую, ветеранскую.

Какая странность. Я, похоже, скучаю по евреям. С младых ногтей я выстраивал, камушек к камушку, памятник к памятнику, заветное пражское кладбище. А Головинский забрал его. И поди знай, что с ним сделают в Москве. Вдруг подошьют мои протоколы в сухую, бюрократичную брошюру, выдернув из эффектной обстановки? Никому и читать-то не захочется. Я потратил жизнь на бессмысленное дело. А может, именно в том облике идеи моих раввинов (ведь все-таки они мои, раввины!) пойдут по всему миру и приведут в конце концов к окончательному решению?

Я вычитал где-то, что на авеню Фландрий существует в глубине заброшенного двора кладбище португальских евреев. В конце семнадцатого века там был выстроен особняк. Участок и дом принадлежали некоему Камо, который позволял евреям, поначалу в основном германским, захоранивать во дворе усопших, пятьдесят франков за взрослого и двадцать за ребенка. Впоследствии особняк выкупил господин Матар, живодер. Он использовал кладбищенскую землю, чтобы закапывать вместе с еврейскими останками еще и туши лошадей и быков, которые обдирал. Евреи запротестовали. Португальские евреи купили прилегавший участок земли и стали там захоранивать своих. Ашкеназиты же переместились на другое место, в Монруж. Теперь это кладбище закрыто с самого начала нашего девятнадцатого века, но заходить туда не возбраняется. Два десятка надгробий с надписями частью по-французски, частью по-еврейски. «Всевышний призвал меня на двадцать третьем году. Предпочитаю кончину рабству. Здесь покоится незабвенный Самюэль Фернандес Патто, скончавшийся 28 прериаля второго года Французской республики, единой и неделимой». Что и требовалось: республиканцы-атеисты-евреи. Место прехмурое. Но позволяет представить себе кладбище в Праге, его-то я видел только на картинке. Я способный рассказчик. Мог бы стать сочинителем. Из немногих штрихов соорудил волшебное место, мрачную, лунную декорацию для всемирного заговора. Зачем позволил, чтобы отобрали мое наилучшее творение? Сколько всего я мог бы в этом пейзаже разыграть…

Вдруг явился Рачковский. Я ему занадобился. Я сказал недовольно: — Вы сыграли не по правилам. — Да мы же в полном расчете, — парировал он.

— Нет. Я вам дал уникальные материалы, а вы? Забыли о моей клоаке, и все? Мне вообще-то кое-что еще причитается. Разве такие необыкновенные материалы даром отдают?

— Это вы хотите не по правилам. Мы договаривались. Документы шли в обмен за мое молчание. А вам денег еще надо. Как хотите. Пусть за документы будут деньги. А за молчание о клоаке еще кой-что. Вообще, Симонини, я не советую ни торговаться, ни злить меня. Как помните, мы говорили, для Франции первостепенно, чтобы бордеро считалось настоящим. Но для России — нет. Мне ничего не стоит бросить вас на растерзание газетам. И сколько вам осталось, столько лет вас и протаскают по судам… Совсем из головы вышло, между прочим: я тут проверял ваше прошлое, встречался с иезуитом Бергамаски и с господином Эбютерном, они сказали, что ваш знакомый, аббат Далла Пиккола, замутил всю аферу с Таксилем. Аббата мне найти не удалось, аббат растворился в воздухе со всеми теми, кто имел отношение к Таксилевым делам и к особняку, снятому в Отее. Со всеми, кроме Таксиля, который тоже околачивается в Париже, разыскивая улетучившегося аббата. Так что вам еще можно предъявить и это убийство.

— А трупа нет.

— Зато есть другие четыре трупа. Кто закинул в клоаку четырех мертвяков, вполне способен куда-то еще закинуть пятого. Я был в руках этого негодяя.

— Ну хорошо, — сдался я. — Что еще вам угодно?

— В материалах, переданных Головинскому, есть один пассаж, особо впечатливший меня. Проект использования метрополитеновых подземных ходов с умыслом заминировать и взорвать крупнейшие столицы. Чтобы этому плану поверили, необходимо, чтобы на самом деле взорвалось где-нибудь что-нибудь.

— Так где же, в Лондоне? У нас метрополитена еще не построили.

— Но уже начинают копать. Вдоль всей Сены прорыли первые шахты. Я не требую, чтобы взлетел на воздух весь Париж. Пусть треснут две или три поддерживающие балки, желательно с провалом уличного покрытия. Небольшой такой взрывчик. Просто он прозвучит угрозой и подтверждением. — Понятно. А я зачем? — У вас хорошо получается работа по организации взрывов, и у вас есть знакомые специалисты, если не ошибаюсь. Подойдите к этому вопросу с правильной стороны. Все должно пройти без сучка и без задоринки. По ночам эти колодцы не охраняют. Но предположим даже, что по нелепой случайности террориста заграбастали. Если это француз, ну, годок-другой тюрьмы. Если это русский, развяжется франко-русская война. Я не могу подводить своих. Первым порывом было — раскричаться. Не может он посылать меня на столь безрассудное задание. Я спокойный человек, уже в летах… Но внезапно я почувствовал, что кричать мне не хочется. Чем, по сути, вызвано это ощущение пустоты, которое томит меня все последние недели? Ясно чем. Мне не по нраву, что я перестал быть главным героем авантюры. Вернусь в главные герои. Да и поспособствую любимому пражскому кладбищу. Мой поступок придаст ему достоверности. Оно и без того реальней реального, но еще чуть-чуть… Снова я, совсем один, без никого, выхожу против всей их расы. — Нужно мне поговорить с одним человечком, — произнес я. — И потом дам вам знать.

Я пошел проведать Гавиали. Он все так же в старьевщиках, но благодаря моему вмешательству теперь имеет чистые документы и кой-какую денежку про запас. К сожалению, хоть и прошло менее пяти лет, он омаразмел. Кайенна не проходит даром, что ни говори.

Руки трясутся, еле удерживает стакан, куда я щедро подливаю. Ползает еле. Почти не в состоянии нагнуться. Я не могу себе представить, как он управляется с ветошью.

На мои разговоры о взрыве Гавиали откликается с радостью. — Не те сейчас уже времена, — говорит он, — когда нельзя было применять лучшие вещества, потому что не хватало времени отбежать. Сейчас все делается с помощью замечательных часовых механизмов. — Как они действуют? — Проще некуда. Берете любой будильник, ставите на заданное время. У него подскочит кнопка и, вместо того чтоб звенеть, активирует детонатор. Детонируется взрывчатая начинка, бабах. Когда вы уже в десяти милях оттуда.

Назавтра он пришел с устройством, леденящим душу именно своей простотой. Несколько проводочков, часы-луковица… Как, этого достаточно, чтобы взлетело на воздух… Чтобы что угодно взлетело, гордо оборвал меня Гавиали.

Через пару дней я отправился смотреть существующие подкопы, как простой любопытный. О чем мог, порасспрашивал ремонтных рабочих. Углядел один там спуск, куда совсем нетрудно спрыгнуть с уличного уровня. Оттуда начинается поддерживаемая балками галерея. Мне даже неинтересно знать, куда идет эта укрепленная галерея и доходит ли она докуда-нибудь. Достаточно рвануть в самом ее начале, и дело в шляпе.

Я вызвал Гавиали на резкий разговор. Сказал отрывисто: — При всем моем почтении к вашему знанию, но руки у вас трясутся и ноги заплетаются. Вы не сумеете ни влезть в подкоп, ни подсоединить контакты по-человечески.

Его глаза наполнились горькими слезами.

— Это верно, песенка моя спета.

— Кто мог бы сработать за вас?

— У меня нет таких знакомств. Все мои товарищи, не забывайте, в Кайенне. Там, куда вы их заслали. Так что это ляжет на вас. Вы хотите рвануть туннель? Идите сами и подкладывайте бомбу.

— Как можно, я ведь не специалист.

— А тут не нужно специалистом быть. Специалист вам нужен в качестве консультанта. Вот я и консультирую. Глядите. Вот это будильник. Он пробудит механизм в назначенный срок. Вот это батарея. Получив сигнал от будильника, она запустит детонатор. Я лично человек привычки. Привык к элементам Джона Даниэля и использую только их. В элементах этого образца, в отличие от вольтовых, используются жидкие среды. Значит, надо наполнить эту емкость наполовину медным купоросом, а на другую половину — сернокислым цинком. В медную среду вставляется медная пластинка, в цинковую среду цинковая пластинка. Края этой и этой пластины, как вы понимаете, представляют собой один и второй полюс этой батареи. Ясно?