Приемный покой - Соломатина Татьяна Юрьевна

* * *

И Женька очутился в… приёмном покое своего собственного родильного дома. Та же кушетка, те же шкафчики, та же тумбочка, с вечно заедающим верхним ящичком. Вон ургентный звонок на стене, похожий на выключатель, и, как сейчас помнится, не было ни одного интерна, хоть раз не «включившего свет», материализовав всю дежурную смену в мгновение ока в этой проходной комнате. И почему фасон «тревожной кнопки» не меняли даже во время серьёзных ремонтов?

Прямо – дверь в смотровую обсервационного отделения. Направо – в смотровую физиологического. Только почему-то на полке стеклянного шкафа, подписанной «Помощь при неотложных ситуациях», стояла бутылка пятизвёздочного коньяка и два пузатых бокала. А за столом вместо акушерки сидел… Зильберман.

– Пётр Александрович?!!

– Пётр, Пётр. Мы ж с тобой, интерн, помнится, как-то раз на обоюдное «ты» перешли и даже выпили на брудершафт. Садись. Что стоишь, как неродной?!

– А я что? Умер? – Женька почувствовал себя очень глупо.

– Ясен пень, умер. – Зильберман лукаво прищурился. – Тебе куда? Прямо – в Ад, направо – в Рай, соответственно. Тут Чистилище, а твой труп разговаривает с ответственным дежурным стрелочником. Обменная карта есть, Евгений Иванович? Церковь регулярно посещали? Содержание грехов в моче как? В норме? Давление совести не шалит? Дайте-ка, я пощупаю частоту ваших душевных сокращений. – Пётр встал, обошёл стол и с самым серьёзным видом взял Женьку за запястье. Рука была сухая и тёплая. – Воды времени не отошли? Регулярной родовой деятельности нет? Схваткообразные боли внизу кармы не беспокоят? Шевеления ауры когда последний раз ощущали?

– Пётр Александрович, вы что, серьёзно? – только и спросил оторопевший Женька.

– Иванов, или ты очень сильно отупел с нашей последней встречи, или у тебя чувство юмора обрезали ненароком. Я абсолютно серьёзно… над тобой издеваюсь. Надеюсь, не откажешься выпить со своим учителем за встречу? – Он достал из шкафа бутылку, поставил бокалы на стол и разлил коричневую жидкость так ровно, что палата мер и весов не придралась бы.

– Выпью. И всё же, где я, Пётр Александрович?

– Ну оглядись ещё раз повнимательнее. Где ты?

– В приёмном покое.

– Ну вот! Так что давай за сообразительность и со свиданьицем. – Они чокнулись и выпили. «Коньяк как коньяк. Обычный коньяк. Отличный, даже можно сказать», – подумал Женька.

– А ты амброзии ожидал? Или крови Христовой?

– Я понял! Я сильно ударился головой и потерял сознание. Авария! Вернее, я не справился с рулевым управлением, и мы… Машка и Анечка… Мне надо срочно прийти в себя и помочь им.

– Тихо, тихо! Интерн, где твоя сдержанность? Где твоя мудрость? Ты так и не выучился ждать? А ведь ты, интерн, уже заведуешь отделением! Нет, чтобы спокойно выпить с покойным, прости господи, стариком в приёмном, как ни крути, покое! Ты так и не научился регулировать свои энергопотоки? Ну-ка! Что я учил тебя делать? Давай вместе. Отче наш…

– …Иже еси на небесах! Да святится имя Твое, да придет Царствие Твое, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого, – быстро пробормотал Женька.

– Ну, за сказанное! – И они выпили ещё. – Так вот, интерн, это самый обыкновенный приёмный покой. И мы здесь делаем то же самое, что делают в любом приёмном покое, – осматриваем, иногда оказываем ургентную помощь, но в основном решаем, куда направить.

– То есть я всё-таки умер, и вы сейчас думаете, куда меня… э-э-э… госпитализировать, в Ад или в Рай, да? – Женька хихикнул.

– Твоя жена творит чудеса. Я ещё не встречал столь эффективных…э-э-э… – передразнил он Женьку, – родственников, как она. Ты сейчас на неё очень похож, что, впрочем, не удивительно. Эдак она, пожалуй, прорвётся сквозь наши «санитарно-эпидемиологические» кордоны, которые вы называете «временем», в безвременье, не имеющее названия. Ваше – ещё не пришло.

– Знаю лишь, что в этот раз время твоё придёт, и придёт время той, чьё время придёт для тебя, – прошептал Женька.

– Ты же и написал, Евгений Иванович. А что написал – сам не понял. – Он посмотрел на часы.

– Если я в вечности, то почему вы смотрите на часы? Я в трещине между мирами? Между параллельными?

– Перпендикулярными, блин! В тебе всё больше и больше Машки. Ангелы, они сильные, даже когда люди. Особенно, когда люди. Пора… Кстати, передашь ей от меня привет и вполне себе сюжетец: «Перпендикулярные миры, или Жизнь после вместо». Такие миры, где всё перпендикулярно. То есть – поперёк. Ибо – не к месту. А по-русски говоря – через жопу. – Пётр усмехнулся. – Там же и трещины обычно находятся. Трещины заднего прохода. Ты всё ещё так и не понял – ключи вообще не нужны. Ни крест-накрестные, ни в полумесяце; ни со звездой в сердечнике, ни с иероглифом в голове. Не в замках дело-то, а в косяках. Не понял? А всё потому, что не принял ты покой, произнёс Слово, да не познал сполна.