НЕСУЩИЕ КОНИ - Мисима Юкио

Перед самым уходом трое — Сэяма, Цудзимура и Уи сказали, что им надо поговорить с Исао, и задержались. Сагара и Идзуцу собирались остаться вместе с ними, но Исао отослал их. Остающиеся на ночное дежурство Комэда и Сакакибара тоже на некоторое время вышли.

Четверо вернулись в холодную комнату. Не спрашивая, Исао уже понял, о чем собираются сказать эти трое.

Сэяма, не давая заговорить другим, начал сам. Опустив лицо, на котором кожа на щеках была словно изрыта следами прыщей, он, вороша щипцами пепел в жаровне, с отстраненным видом излагал свои мысли:

— Поверь, я говорю это из дружеских чувств, мне кажется, что решительные действия надо отложить. Я не сказал этого при всех, потому что мы ведь обсуждали, как будем действовать, и меня могли неправильно понять. Да, мы в храме дали клятву богам. Но клятва ведь предполагает, что есть определенные обстоятельства, разве это не то же самое, что договор?

— Клятва и договор — разные вещи! — возмущенно прервал его стоящий рядом Цудзимура, он хотел опередить Исао, говорил его словами, но на самом деле угождал Сэяме. Следующие слова Сэямы разозлили Исао:

— Да, это не одно и то же. Нельзя их путать. Просто неудачно выразился, прошу прощения. Но если мы ставим такую важную цель — указ о введении чрезвычайного положения, помощь со стороны армии — условие необходимое. Не говоря уже о разбрасывании с самолета листовок, а, как ты говорил раньше, для того, чтобы сбросить бомбу на парламент, нам просто необходимы военные. Будет или не будет у нас командир-профессионал — это момент, от которого в нынешних условиях зависит согласованность наших действий. Без этого то, что мы собираемся делать, вооруженные лишь японскими мечами и японским духом, просто бунт. Я думаю, нам не следует впадать в идеализм.

— Бунт! Так и решим. Выступление «Союза возмездия» тоже было бунтом, — тихо сказал наконец Исао. Его голос был излишне спокоен, ясно было, что он отказался от мысли разубеждать их, — трое, переглянувшись, замолчали.

Сердце Исао накрыла темная волна. Она терзала его чувство собственного достоинства. Сейчас Исао не думал об этом чувстве, а потому, отринутое, оно отозвалось такой нестерпимой болью. Вместе с болью душу залила «чистота», напоминающая ясное небо в просветах облаков. Он вызвал в памяти лица тех, кого считали национальным достоянием, тех, кого они должны были убить, он словно молился на них. Чем меньше единомышленников будет оставаться рядом с ним, тем больше те будут жиреть. Тем сильнее станет исходящее от них зловоние. Его словно бросило в тревожный, смутный мир — Исао чувствовал себя медузой в ночном море. Именно в этом и состояло страшное преступление их врагов — они сделали мир Исао зыбким, туманным, лишенным веры. Корни безверия лежали в искаженной реальности, она была у всех перед глазами. Когда он буде убивать, когда чистый меч пронзит подкожный жир ненавистных тел и хлынет дурная кровь, тогда впервые забрезжит возможность изменить что-то в этом мире. До тех же пор…

— Если хотите уйти, я вас не держу. — Исао заставил себя произнести это с легкостью, без запинки.

— Нет… — проглотив слюну, поспешно сказал Сэяма. — Нет, я хотел сказать только, что если наше предложение не примут, нам придется уйти.

— Ваше предложение не принято, — Исао показалось, что его собственный голос донесся откуда-то издалека.

Они стали собираться каждый день.

На следующий день никто не заявил о своем отступничестве. Еще через день разгорелся яростный спор между двумя партиями, и четыре человека, настаивавшие на том, чтобы отказаться от нападения на Японский банк, покинули их ряды. На следующий день ушли еще двое. Таким образом, вместе с Исао их осталось одиннадцать. До решающего дня оставалось почти три недели.

12 ноября, на пятый день после того, как от них отказался лейтенант Хори, Исао на полчаса опоздал на шестое по счету собрание. Когда он поднялся на второй этаж, десять человек уже были в сборе. Кроме них был еще и непрошеный гость. Он сидел в углу, в некотором отдалении от остальных, поэтому Исао его сразу не заметил. Это был Сава.

Было понятно, что Сава пришел, принимая в расчет возможное изумление и гнев Исао, поэтому не следовало реагировать на это по-детски. Исао подумал: «Всё, уж если даже Саве известно про наше убежище, это конец. Никто не поверит, что один из них, десятерых, втайне просил Исао привлечь в помощь Саву. Но это уж совсем ненормально», — мысленно поправил он себя. Более логичным было бы думать, что кто-то из отступников, желая облегчить муки совести, просил Саву помочь делу вместо себя.