Комбат не ждет награды - Гарин Максим

«Ну и подонки! Ну и мерзавцы!» эти слова он не произнес вслух, а подумал.

А затем испуганно оглянулся, не стоит ли кто у него за спиной. А рука сама собой прикрыла текст на первом листе документа.

А под широкой ладонью с короткими пальцами было действительно такое, от чего могла взять оторопь даже человека привыкшего к невеселому всероссийскому бардаку последних лет.

Полковник приподнял ладонь. Его движение было похоже на то, каким пользуется картежник, когда смотрит на карты, или когда берет карту из прикупа или поднимает ту, которую к его рукам бросает крупье. На этой мысли Бахрушин сам себя и поймал. Он был заядлым преферансистом, а иногда ради развлечения и чисто психологических экспериментов любил развлечься в очко с такими же полковниками и генералами ГРУ как и он сам. В преферанс большинство полковников и генералов играть не умело. И как правило, всегда выигрывал, абсолютно четко чувствуя психологию своих сослуживцев-начальников – соперников.

– Перебор, – пробормотал Бахрушин, – настоящий перебор. Никак не меньше двадцати пяти.

По цифрам, которые фигурировали в бумагах, по тем кратким пояснениям, которые относились к каждой колонке цифр, было понятно, что это не липа и что дело действительно очень серьезное.

Тот отдел, которым он руководил последние пять лет, занимался очень важным и чрезвычайно сложным делом, относящимся к торговле оружием. Полковнику были известны почти все сделки, которыми занималось Росвооружение, а также Минобороны, как сами, так и через посредников. Но то, что он увидел сейчас, не хотело укладываться в его привыкшей ко многому голове.

«Вот это да! Ну и цифры! Если это правда, то тогда скандал. И не дай бог эти цифры, эти фамилии узнают за стенами нашего учреждения».

Хотя напрямую все описанное в этих бумагах ни к Бахрушину, ни к Главному развед-управлению отношения не имело.

Полковник выбрался из кресла. Его низкорослое тело, как мяч, заскакало по кабинету.

Он держал голову наклоненной вперед так, словно хотел разогнаться и пробить лбом стену или кого-то боднуть. Такая уж привычка имелась у Бахрушина, когда он злился и не знал, что предпринять.

"В общем, это дело как бы не наше. Могу забыть и ничего не делать. Но если эти бумаги всплывут повторно, то меня спросят: «А где же был ты, Леонид Васильевич? Куда ты, старый хрен, смотрел? Ведь ты на этом собаку съел, а тут пропустил такое!»

А с другой стороны Бахрушин понимал, что может быть, для дела было бы и лучше, если бы эти бумаги всплыли в какой-нибудь газетенке или на телевидении, а еще лучше в Госдуме. Скандал был бы огромный, и многие генералы лишились бы служебных машин и даже, может быть, звезд на погонах. Но передавать их по назначению – в военную прокуратуру или в Министерство обороны, бессмысленно. Вор вора ловить не станет Пока еще Бахрушин не владел всей информацией. А он имел привычку принимать решение лишь тщательно ознакомившись с делом во всех его подробностях, тщательно прикинув, что к чему и какие могут быть последствия.

"Хорошо бы проучить всех этих мерзавцев!

Но боюсь, может не получиться" – размышлял Бахрушин, быстро передвигаясь из одного угла кабинета в другой, оказываясь то перед окном, то перед большими напольными часами.

И тогда из блестящего золотого маятника на него смотрело странное лицо, похожее на морду диковинной глубоководной рыбы, которую посадили в круглый аквариум, да еще зачем-то надели на нее очки.

– Так, так, так, – бормотал Бахрушин.

И вдруг он остановился, как вкопанный, застыл как мячик, мастерски прижатый к полу. И если бы кто-нибудь сейчас увидел этого хитрого, многоопытного полковника, который прошел огонь и воду, то наверное, расхохотался бы. А полковник Бахрушин стоял, вертя головой из стороны в сторону, словно у него болела шея или зудело между лопатками.

А между лопатками действительно зудело, и Бахрушин уже предчувствовал, что это дело принесет ему очень много хлопот. Ведь фамилии, которые имелись в бумагах и цифры, давали ясное представление о том размахе, с каким ведется дело.

«Так в чем же здесь суть»? – принялся размышлять Бахрушин, стоя посреди большого свекольно-красного ковра, на котором уже была протоптана диагональная дорожка, соединяющая окно и часы.

Даже его не склонный к шуткам шеф однажды пошутил, увидев полосу на ковре:

– А что это ты, Васильевич, тропу пробил на ковре?

– Какую тропу? – словно не поняв, спросил тогда Бахрушин.