Приговор воров - Серегин Михаил Георгиевич

– Надо закрыть люк, – поднимаясь на ноги, шепнул ему Щукин.

Тот кивнул и, встав на цыпочки, закрыл за собой люк.

– Все равно эти бандиты догадаются, куда мы ушли, – прошептал он.

– Надеюсь, уже поздно будет, – ответил Щукин, – это подвал. Надо найти из него выход, и мы спасены.

«Студент, – тут же подумал Николай. – Он тоже где-то здесь… Черт, надо же, чтобы так все случилось. Если бы не братки за спиною, можно было бы спокойно поговорить с ним. А теперь скорее всего придется просто рвать когти».

– Ну и воняет тут, – негромко проговорил Григорий. Он принюхался и изрек: – Дерьмом воняет. Свежим.

Где-то далеко-далеко от них брезжил слабый свет.

– Пойдем туда, – предложил Щукин, – может быть, там есть выход…

Они тронулись в путь. Николай шел впереди. Через несколько шагов под ногами у него зачавкало, а вонь стала совершенно невыносимой.

Щукин наклонился и щелкнул зажигалкой.

– О черт! – пробормотал он, брезгливо потирая руки. – Тут дерьма почти по колено. Канализацию прорвало, наверное. А починить дед Паганини и не чешется. На то он и Паганини. Теперь понятно, почему у него в каморке так отвратительно пахнет.

– Что там? – спросил Григорий.

– Дерьмо.

– Ну, я же говорил! – обрадовался Григорий. – Оно самое. Свежее…

* * *

Прямо напротив коридора, из которого вышли Щукин с Григорием, была белая дверь. Над ней горел тусклый фонарь с запыленным стеклом.

– Должно быть, в эту дверь, – шепнул Григорий, – там выход…

Он уже направился к двери, когда она, скрипнув, отворилась. Щукин втянул Григория обратно в темный коридор, ухватив его за рукав.

Из комнаты, в которую вела дверь, вышел очень высокий худой человек в совершенно дикой для грязного вонючего подвала одежде – на нем был старый, но еще опрятный черный костюм и белая рубашка.

Человек был довольно молод, но почти совсем лыс. Глаза его прятались за очками с толстыми стеклами в старомодной роговой оправе.

На лице человека навсегда застыла гримаса смертельной тоски и бесконечной брезгливости по отношению к окружающему миру.

Григорий тихо ахнул.

Человек остановился на пороге комнаты, долго всматривался в скрывающую приятелей темноту и, качнув головой, исчез в боковом проходе, который ни Щукин, ни Григорий раньше не заметили.

– Ничего себе, – прошептал Григорий, – Машка, значит, не врала… Хотя я сразу понял, что не врала.

– Кто это? – спросил Щукин, хотя он уже узнал этого человека.

– Студент, – ответил Григорий, – вот он нам и попался. Только теперь нам немного не до него. Надо собственные шкуры спасать.

Щукин ничего не ответил.

Он осторожно выглянул из-за угла в проход, куда ушел Студент. Там было совсем темно, ничего не видно.

– Не пойдем туда! – бормотал у него над ухом Григорий. – Ни хрена увидеть нельзя. Кто знает, что там? Пойдем туда, где светло. Что за этой белой дверью, интересно? Надеюсь, выход…

Он открыл белую дверь и шагнул за порог. Щукин почти бездумно последовал за ним.

«Студент! Студент! – стучало у него в голове. – Студент! Студент!»

Белая дверь тихо закрылась за ними.

* * *

– Мать твою, – выговорил Григорий.

Комната была довольно большой, но казалась очень тесной из-за множества ослепительно белых гипсовых скульптур, находящихся в ней.

Не меньше полусотни безруких, безногих и безголовых женских тел стояли на подставках, были прислонены к стене или просто лежали на полу.

Посреди комнаты стоял большой стол, похожий на операционный. Щукин присмотрелся – это и вправду был операционный стол.

На столе лежала еще одна лишенная всех конечностей гипсовая скульптура, вылепленная в отличие от остальных с удивительной точностью и тщательностью.

На том месте, где у скульптуры должна быть голова, лежала белая тряпочка, под которой, как ни странно, угадывалось лицо.

Да, эта скульптура очень отличалась от остальных творений безумного ваятеля.

Скульптура на столе была обложена красными розами – впечатление получалось странное и страшное, какое создается, наверное, в том случае, когда жених открывает дверцу свадебного автомобиля и обнаруживает там труп невесты в подвенечном платье.

– Это не выход, – выдохнул ошарашенный Григорий.

Не прошло и секунды, как Щукин подумал вдруг, что мгновения, наступившего сразу после этих слов, он не забудет никогда.

Белая тряпочка на лице скульптуры шевельнулась.

– Кто здесь? – проговорила скульптура.