Пиранья. Первый бросок - Бушков Александр

Тот, что был ближе всех, крепко ухватил Ирину за локти и подтолкнул к стулу с ее одеждой. Еще один скрылся в ванной.

– Одевайся, сучка,– сказал Лаврик.– Живенько. Человека из-за тебя разбудили... Ну, что там, Барцев? – Заглянул в протянутую ему расстегнутую сумку и хмыкнул.– Ага, конечно... Малый джентльменский набор. Руслан, убери рожу из иллюминатора или хотя бы рот захлопни, а то видок у тебя...

Мазур отчетливо видел все происходящее вокруг, но с мозгами у него происходило что-то странное: увиденное не проходило в рассудок, не поддавалось осмыслению, словно натыкаясь на некую преграду... или он попросту боялся понять.

Сидя на разворошенной постели, он смотрел, как ее силком заставляют одеться, как уводят, крепко держа за запястья. Оставшись в одиночестве, Лаврик, покачивая сумкой, подошел к койке и присел рядом. Снял пенсне, потер большим и указательным пальцами припухшие глаза. Виновато улыбнулся:

– Сутки не спал...

Мазур смотрел на него и молчал, все так же боясь впустить в сознание правду.

– Ну что ты таращишься? – тихо, устало спросил Самарин.– Я тебя умоляю, не надо про тридцать седьмой год и прочие ужасы. Семьдесят шестой – он и есть семьдесят шестой. Так-то. Так-так-так, так-так-так, так-то... Знаешь такие стихи?

– Нет,– мертвым голосом произнес Мазур.

– Рыжий конь скакал вдоль тракта, с перебором на три такта – так-так-так, так-так-так, так-то...

Мазур молчал. Он прекрасно знал это состояние – когда все позади и неутолимо тянет выговориться, плести что угодно, только бы не молчать, выплеснуть, разрядить пережитое напряжение, дикое и долгое,– иначе крышей поедешь...

– Но этого же не может быть,– сказал он, прекрасно сознавая, что не спит.– Не может.

– Может,– сказал Лаврик столь же тускло и тихо.– Пора бы уж понять, что шпионов придумывает не студия Довженко и Юлиан Семенов. И шпионы – это вовсе не склизкие субъекты с поднятыми воротниками, бегающими глазками и торчащей из кармана бомбой. Шпионы – они обыкновенные. Как все. Даже больше – общительные такие, веселые, затейники и душа компании, очаровательные бабы, к которым душа сама тянется... Иначе нельзя, иначе не поработает шпион толково и с пользой для хозяев... На, полюбуйся,– он подсунул к самому лицу Мазура распахнутую сумку.– Это добро у тебя три дня валялось под ванной, в дальнем уголке. Это вот не только транзистор, он и еще кое-какие функции выполняет: прием сообщений, кодировка своих, запись на пленку компакт-сигнала. А это и не авторучки вовсе. Если взять вот так и сжать пальцы – пойдет сигнал. Тот самый «пакет». Не забыл, чему на курсах учили? Если есть желание, потом посмотришь на все это в разобранном виде.

Убеждали даже не эти компактные приспособления, и впрямь напомнившие Мазуру кое-какие спецкурсы, а этот тихий, ровный, усталый голос.

– Но как...– только и смог он произнести.

– «Как» – это уже дело десятое,– сказал Лаврик.– Девочке, я так полагаю, хотелось жить красиво. Иногда так хочется жить красиво, что о средствах не думают абсолютно. Откровенно тебе скажу, я пока еще не знаю в точности, на чем ее приловили и как так вышло, что согласилась. Не моя епархия. Но вот в том, что работала она старательно, могу тебя заверить честным словом офицера. Однакож переиграли... Прихватили за ушко. Вообще-то, задумка была неплохая: сначала она, играя жертву раздирающих душу сомнений, все же рассказывает сквозь зубы, что это именно из твоего иллюминатора свисал проводок, когда мы перехватили передачу... Что ты таращишься? Именно так и рассказала, выполняя свой гражданский долг и долг офицера...

– Зачем? – тоскливо спросил Мазур.

– То есть как? – Лаврик даже удивился немного.– Мы, влекомые служебным долгом и охотничьим азартом, немедленно к тебе вваливаемся, переворачиваем все вверх дном, благо ты на заметке после известных твоих странствий по острову... Ничего не найдя, к тому же установив по своим каналам, что никаких проводков из твоей каюты не торчало, вежливо извиняемся за ошибку и снимаем тебя с листа подозреваемых. И становится твоя каюта «чистым» местечком, куда с обыском и вообще с осмотром никто уже не будет наведываться. Тем самым местом, куда можно украдкой перенести все уличающие штучки – у нее ж тоже нервы, хлебчик шпиона горек, под расстрельными статьями ходит... Использовали тебя, мой милый. За болвана. Случается такое. Ты не первый и даже не сотый, если такая арифметика хоть немного утешит. Моя б воля, я бы тебе легонько настучал по сусалам – за то, что вопреки строжайшим инструкциям распускал язык в постельке: «Когда мы, наконец, отсюда уберемся?» «Скоро, милая, два-три дня, не более, а теперь раздвинь ножки...» Эк тебе кровь в рожу бросилась,– сказал он безжалостно.– И правильно. Чтоб проняло до печенок, тогда, может, и поймешь, что инструкции для того и пишутся, чтобы их исполняли в точности. Независимо от того, кто перед тобой – родная мама или очаровашка, которая тебе дает со всем прилежанием, так что у тебя от павлиньего самомнения мозги плывут...– Он усмехнулся.– Ничего-ничего, пусть тебя корчит как следует... Не в ЖЭКе трудишься. Были микрофоны в каюте, а как же. За битого, как известно, аж двух небитых дают... Она все сливала, ты понял? Все, что проходило через ее ручки. Правда, с некоторого момента через ее ручки начало проходить то, что с реальностью имело мало общего, но это уже другая песня... Ладно,– он устало поднялся, похлопал Мазура по плечу.– Не надо биться башкой о стену. Не будет у тебя особых неприятностей, честное слово. Тут ты ни при чем. Самое большее, что получишь за длинный язык,– устное порицание в матерной форме. Неприятности будут кое у кого другого, которого здесь и нет вовсе, у тех, что всерьез прохлопали, хотя обязаны были бдить... Ну, тебя можно оставить одного? В петлю не полезешь? Я серьезно спрашиваю.