Охота на пиранью - Бушков Александр

Преувеличенно громко топая, он прошел по комнате, накинул оленью шкуру поверх энцефалитки, шерстью внутрь. Подхватил автомат, сверток, вышел, громко хлопнув дверью. Прошел, то и дело взмахивая свободной рукой, чтобы сохранить равновесие, к дальнему бараку (которого не видно было из окон их балка), сел на крылечко под навесом и как мог неторопливее выкурил последнюю папиросу.

Ольга так и не появилась на единственной «улочке» лагеря. Вряд ли пребывает в полнейшей прострации – просто-напросто не верит всерьез, что он способен ее бросить. Тупик. Все приемы и средства исчерпаны... Все?

Он сидел еще несколько минут. Покривил рот в хищном оскале, приняв решение, подхватил пожитки и быстро вернулся в балок.

– Вот видишь, – тихо сказала Ольга. – Куда по такой погоде...

Аккуратно сложив вещи на нары, Мазур подошел к ней. Увидев его лицо, она попыталась отшатнуться, да некуда было.

– Ага, дергаешься еще... – удовлетворенно процедил он сквозь зубы. – Какая, к херам, кататония...

Без труда стащил любимую жену с нар, поставил возле них и крикнул, как плетью ожег:

– Руки вытяни! Кому говорю!

Чуть поколебавшись, она вытянула руки. Конечно же, не смогла не только защититься от удара, но и вообще его заметить. И тут же с пронзительным криком боли согнулась пополам, прижимая к груди левую руку – мизинец на ней неестественно торчал в сторону.

– Молчать, тварь! – рявкнул Мазур. – Второй сломаю! Молчать!

Она умолкла, тихо всхлипывая, глядя на него с неподдельным ужасом.

– Больно? – ласково спросил Мазур.

Она торопливо закивала. Глаза набухли слезами. Увидев его резкое движение, отшатнулась. Мазур поймал ее за косу и с расстановкой сказал, приблизив лицо:

– Конечно, больно... Это я сломал один мизинец. Досчитаю до десяти и сломаю второй палец. Потом тем же порядком – третий. И так далее. Пока самой не надоест... – уловил смысл по беззвучному шевелению ее губ. – Хочешь сказать, не надо? Больно, да?

Она закивала, боясь произнести хоть словечко. Покосилась на распухающий, вывернутый палец, всхлипнула.

– Ну что, ломать второй? – безжалостно продолжал Мазур. – На сей раз большой, в суставе, хрустнет так, что ты от одного звука на стену полезешь... Открой пасть, разрешаю.

Глазищи у нее стали на пол-лица. Боясь пошевелиться, тихо попросила:

– Не надо, пожалуйста... Больно же, ужас...

– Будет еще больнее, когда возьмусь за второй. Ну что, до десяти считать или одеваться будешь?

– Как же я оденусь, болит...

– Раз, – сказал Мазур громко.

– Но больно же руку в рукав...

– Два, – произнес он еще громче. – Три. Четыре...

– Не надо!

Ольга бросилась к курточке от костюма. Одевалась, в полный голос вскрикивая и охая от боли, но занятия этого уже не прекращала. Мазур с каменным лицом – хоть и обливалось кровью сердце – ухаживал за ней, как за ребенком. Завязал кроссовки на грязных ногах, помог застегнуть куртку, телогрейку, надел на голову подшлемник, завязал тесемки у подбородка. Окинул комнату быстрым взглядом – не забыли ли чего? Нет, все собрали.

Взял Ольгу за шиворот и подтолкнул к двери:

– Шагай. И запомни – считать начну при первой попытке похныкать...

Они двинулись по узкой дороге, раскисшей в сплошной кисель. Ольга тащилась впереди, временами все еще тихо всхлипывая. Мазур шел следом, широко расставляя ноги, ловя жену за локоть, когда спотыкалась. Дождь лил безостановочно.

Прошло примерно полчаса – и она уже не брела, а шагала более-менее целеустремленно. Не глядя на мужа, сказала звенящим от боли голосом:

– Нужно же лубок какой-то сделать, опухло все...

– Очухалась? – усмехнулся Мазур. – Какой там лубок, погоди-ка... Стой спокойно.

Он моментально зажал ей запястье мертвой хваткой, дернул другой рукой. Вопль был слышен за километр. Увидев, что все в порядке, Мазур отпустил ее. Ольга отскочила, зло глядя, – прежняя, сердитая и прекрасная:

– Ошалел?

– А ты пошевели пальчиком, – сказал Мазур, откровенно скалясь. – Нет, ты пошевели...

– Сломан же...

– Пошевели, говорю!

Она осторожно шевельнула пострадавшим мизинцем, потом уже посмелее согнула его, разогнула, удивленно глядя на Мазура, словно ребенок на фокусника, промолвила:

– Вроде и не болит...

– Ну естественно, – сказал он, осклабясь. – Я же не законченный садист, чтобы ломать пальчики любимой и желанной жене. Я его, звезда моя, всего-то вывихнул, а потом вправил... Но ведь прекрасно действует, согласись?