Пощады не будет никому - Гарин Максим

Почти беззвучно щелкнул предохранитель. Чекан продолжал лежать. Капли падали с крана, разбиваясь о поверхность воды. Все это происходило в кромешной тьме. Где-то за стеной слышались голоса, детский плач.

Пока ничего подозрительного не произошло.

«Ну и что? — задал себе вопрос Чекан. — Так и будешь лежать в теплой воде, как свинья в луже, и будешь бояться встать на ноги? Нет, не буду», — сам себе сказал Чекан, медленно, стараясь не шуметь, поднимаясь в ванне.

Он подождал, когда стекла вода, и лишь затем перебросил ногу через ванну, нащупал ногой тапки на толстой пробковой подошве, тихо отодвинул их в сторону, перебросил вторую ногу, все это время держа палец на спусковом крючке пистолета.

Чекан, если бы сейчас в квартире раздался малейший звук, наверняка начал бы стрелять. Но в квартире царила абсолютная тишина — ни шороха, ни шелеста, ни скрипа.

Чекан чувствовал, как пот выступает на его теле и скатывается вместе с каплями воды.

Чекан положил пальцы левой руки на дверь, медленно опустил ладонь вниз, нащупывая дверную ручку, бесшумно повернул ее, потянул дверь на себя и резким движением переместил свое тело, став к простенку. Его плечо касалось холодного гладкого кафеля, кафель показался холодным, как мраморная плита. В квартире было темно.

«Глюки», — вспомнив слышанное от Михары слово, подумал Чекан, делая осторожный шаг вперед, чувствуя под ногой скользкий лак паркета.

И в этот момент на его голову обрушился сокрушительный удар. Чекан качнулся и начал оседать, пистолет с грохотом упал на пол. Когда Чекан пришел в себя, его ноги и руки были связаны, он лежал лицом вниз на мокром от крови ковре. В комнате горел свет. Он открыл левый глаз, открыл с трудом, и увидел ботинки на толстой рифленой подошве. Где-то эти ботинки он уже видел.

Превозмогая боль, он повернул голову, и его взгляд скользнул снизу вверх. Лицо мужчины, стоявшего над ним, он рассмотреть еще не успел, но ствол пистолета, смотрящий прямо ему в глаз, он увидел, и сейчас, в этот момент, страха абсолютно не испытал — еще окончательно не пришел в себя, словно пребывал в параллельном измерении. Тряхнул головой и попытался перевернуться на бок. Это ему удалось.

Мужчина молчал. Чекан скрежетал зубами, напряг мышцы рук, но те были связаны так крепко, что даже на несколько миллиметров раздвинуть прижатые друг к другу запястья ему не удалось, лишь веревка врезалась в кожу.

Чекан застонал и вновь открыл глаза. Половина его лица была в густой крови, сочившейся из разбитого затылка.

— Ты?! — вдруг выкрикнул Чекан. — Ты? Муму?

— Я, я, — сказал Сергей Дорогин, присаживаясь на диван, рядом с которым лежал Чекан.

— Сука!

— Поговори еще немного, — тихо произнес Дорогин, — совсем немного, чуть-чуть. А потом ты сдохнешь, я тебя застрелю.

— Муму, ты?!

— Я, я, Чекан.

Чекана даже не поразило то, что глухонемой разговаривает и все слышит, его удивило лишь выражение лица этого странного человека. Лицо было безмятежно-спокойным, даже каким-то по-детски довольным.

— Так это ты все затеял?

— Я не знаю, Чекан, что ты имеешь в виду.

— Это ты убил Прошкина, убил Митяя?

— Да, я, — сказал Сергей.

— За что?

— Я тебе скажу, за что я их убил. И Винта тоже я порешил.

Чекан еще раз дернулся и, превозмогая боль, сел на ковре. Выглядел он ужасно, голый, связанный, с разбитой, окровавленной головой.

— Кто ты, Муму? — спросил Чекан, слизывая кровь с верхней губы.

Как ни странно, он боялся сейчас умереть, так и не узнав, кто же его враг. Боялся этого больше, чем самой смерти. Словно бы ответ на вопрос «За что?» принес бы ему успокоение.

— Кто я? — Дорогин ухмыльнулся. — Ты слышал, Чекан, мою фамилию, но, может быть, забыл. Вот я и пришел сюда, чтобы напомнить тебе кое-что.

Чекан втянул голову в плечи, понимая, что мгновения его жизни сочтены, этот человек его не пощадит.

— Это ты мне звонил?

— Да, я, — сказал Сергей.

— Что я тебе сделал?

— Не спеши, Чекан, ты все узнаешь.

В голове Чекана судорожно забилась одна мысль: где его охранник, где Борис? Какого черта он вообще его отпустил? Быстрее бы он вернулся, тогда, может быть, у него появился бы шанс на спасение. Хотя надежда на спасение являлась призрачной. Но Чекан всю свою сознательную жизнь прожил по одному принципу: не надо умирать до расстрела, надо попытаться что-то сделать.

— Так кто же ты, Муму, кто?