По прозвищу Китаец - Серегин Михаил Георгиевич

– Ну как сказать… Поужинать не хочешь?

– А что, здесь хорошо кормят?

– Неплохо. Я вот думаю, может, что посущественнее заказать? – На полных губах Угодина заиграла похожая на подтаявшую карамель улыбочка.

– Меня ждет сегодня романтический ужин, – слабо улыбнулся Танин, – приберегу аппетит для него.

– Вечно тебе везло с бабами, – с тайной завистью глянул на него Леня. – Да я вообще-то тоже не жалуюсь, – самодовольно хихикнул он.

– Я тут одного человека ищу. Может, знаешь такого? Эванс. Питер Эванс, – внятно произнес Китаец.

– А-а, – оживился Леня, – этого американца вшивого.

В голосе Угодина было столько спесивого пренебрежения, если не высокомерия, что Танина это заинтересовало.

– Почему вшивого?

– Девушка, – обратился к подошедшей к ним снова официантке Леня, – меню не представите?

Официантка поставила перед Таниным бутылку «Перье», высокий стакан из голубоватого стекла и подмигнула Лене.

– Айн момент. – Она легкой походкой модели устремилась к стойке.

– Классная девчонка, – слащаво улыбнулся Угодин, – живая, быстрая и без этих бабских штучек.

Бабскими штучками Леня называл женское кокетство и ту ленивую томность, которая неслыханно раздражала его, потому что сбивала с толку. Он считал, что, пуская в ход свое кошачье обаяние, манерность и жеманство, женщины набивают себе цену или просто потешаются над ним. Вообще словом «штучка» Угодин пользовался с завидной частотой. Всякий раз, правда, этому словечку он придавал разную, в зависимости от обстоятельств, окраску – от плотоядно-одобрительной до презрительно-ненавидящей. В этом и состояла его роль новатора в области «великого и могучего».

– Значит, под Эванса копаешь, – понимающе посмотрел Леня на Танина, – только скажу тебе: ты опоздал. Этот янки сам себе яму выкопал. Вот так-то.

Самодовольная улыбочка вновь посетила слюнявый рот Лени. Он был в восторге от собственной расторопности и осведомленности.

– Это как же? – наивно улыбнулся Китаец.

– А так, – неопределенно ответил Леня.

В этот момент ему принесли меню. Он сделал заказ, подмигнул еле сдерживающейся от смеха официантке и снова посмотрел на Танина.

– Так ты о нем ничего не знаешь? – снисходительным тоном спросил он.

– Я с ним самим хотел поговорить, да только он в командировку уехал, – продолжал притворяться этаким олухом Китаец.

Но Леня недоверчиво взглянул на него и состроил хитрую гримасу.

– Что-то ты темнишь, Танин. Не так ты прост, как кажешься. А в командировку Эванс не уехал, а слинял…

Он не отрывал от непроницаемого лица Китайца своих хищно улыбающихся глаз, мечтая насладиться произведенным эффектом.

– То есть как слинял? – спокойно полюбопытствовал Танин.

– Долгов у него – как песка в пустыне, – присвистнул возбужденный собственным всезнайством и тем, что он может щегольнуть им, Угодин, – он ведь не так давно эту махину, – он ткнул большим пальцем в воздух за спиной, – возглавлял, а теперь по уши в дерьме. Деньги швырял направо-налево. А у самого – ни гроша.

– Не понимаю.

– Приехал сюда он – как одолжение сделал. Плел тут об инвестициях. Кое с кем из влиятельных лиц познакомился. Вел дела, скажу я тебе, на широкую ногу. Жил в гостинице. Только его теперь выперли, – смачно рассмеялся Леня, – у нас тут таких, как Эванс, – пруд пруди! Своих, кровно-русских… А вот и наша курочка! – потер он свои громадные розовые ладони.

Коротко стриженная блондинка выставила заказ: двести мартини, салат из помидоров, цыпленка табака, стакан персикового сока и кусочек шарлотки.

– Я плотно привык есть, – как бы в оправдание сказал Леня, когда официантка, крутнув на прощание бедрами, пошла прочь, – за день так набегаешься! Ну, ты как? – он кивнул на свой мартини. – Не надумал?

– Я же тебе уже сказал, – скрывая раздражение и чисто физиологическое отвращение, процедил Китаец.

– Эх, – Леня сделал несколько больших глотков и принялся за салат, – надо было, наверное, водочки заказать, но… грешник, не люблю мешать.

– А что еще интересного ты знаешь об Эвансе, кроме того, что он приехал в Россию с пустыми карманами?

– Разбогател, – Леня промокнул салфеткой рот, в углах которого выступила бело-красная жижа – салат был заправлен сметаной, – ораторствовал и все об инвестициях трубил. А когда наши его серьезно спрашивали: «Ну когда, Питер, черт тебя дери, деньги-то пойдут?» – он отвечал: «Потерпите». Вот ведь хмырь! – причмокнул Леня. – Первый, кто перестал терпеть его штучки, был директор СП от корпорации «Виктория» Айзик Баргтейл. Намекнул Эвансу, мол, веди себя поприличнее, поскромнее. Перекрыл ему каналы. А потом и вовсе выставил из отеля. Во как! Не наши ведь этого Эванса на место поставили, а свои, америкашки, хоть и евреи! А нашему Ваньке сколько лапши на уши ни вешай – все едино. Как спали, так и спим, мать ее ети. Надоело все, весь этот бедлам сраный. Да ты что, мою статью не читал?