Ликвидатор - Гладкий Виталий Дмитриевич

В былые времена я здесь даже учился – проходил курсы повышения квалификации по своему профилю. То есть по части совершенствования науки бесшумно и бесследно уничтожать двуногих прямоходящих представителей земной фауны.

А разве можно человека, пусть его и пишут некоторые особо экзальтированные индивидуумы с большой буквы, хоть как-то выделить из мира животных? Те же реакции и инстинкты, та же цепкость в выживании и неприхотливость, то же не поддающееся научному толкованию безумие, которое временами охватывает огромные массы мигрирующих животных и митингующих людей (не говоря уже о революциях и "великих" починах, вплоть до нынешней "капитализации").

Ну разве что у низших представителей земной фауны отсутствует инстинкт накопительства и безграничная кровожадность. Но должны же люди хоть чем-то отличаться от животных, своих бывших далеких прародителей, как гласит теория Дарвина?

Хотя, если честно, у меня нет никакого желания ходить в дальних отпрысках какого-нибудь малайского гиббона…

Так я философствовал, время от времени сплевывая в канал Грибоедова и не забывая при этом насиловать взглядом всех проходящих мимо бывших ленинградских, а ныне питерских профурсеток.

Что ни говори, а своими женщинами матушка-Русь всегда славилась. Может, нынешние представительницы слабого пола и не отличались воспетым, по-моему, даже древним Бояном истинным целомудрием и высокой нравственностью, но что касается палитурки и марафета – черт бы побрал эту феню, совсем мозги запудрила! – то тут все находилось на должной высоте.

Вот только мне сейчас, увы, можно было лишь слюни пускать и глаза таращить, словно живому сазану на пока еще холодной сковородке, – я был при деле.

Со своего места я хорошо видел вход в ресторан "Джой", расположенный на углу улицы Ломоносова. Где-то в каком-то кафе неподалеку от "Джоя" кантовался и загримированный Муха. Мы ждали нужного человека, хотя он пока об этом и не подозревал – перетрухнувший до потери штанов пахан после случая в поезде побоялся даже позвонить ему.

– Кто он? – спросил я Муху, переодеваясь для выхода в свет.

Мы сняли комнату у одинокой старушки, заплатив за месяц вперед, чему она была до беспамятства рада.

Конечно, Муха, по моему совету, не собирался отсиживаться здесь больше недели во избежание так называемой "фиксации образов", если выражаться по нашей ликвидаторской науке, а попроще, по-житейски – чтобы не примелькаться.

Вторая хаза тоже была готова и, естественно, с проплатой наперед, но там засветился только я, при этом наплетя с три короба о срочных делах в питерской провинции и пообещав дней через пять – семь возвратиться. И во втором случае хозяйке было наплевать на все, кроме денег…

– Дядя Костя. Или Кирпич.

– Вор в законе?

– Да. А еще он положенец.[28]

– А-а… Ему можно доверять?

– Хрен его знает, кому теперь можно доверять! – взорвался Муха. – Эти суки тут на свободе оборзели дальше некуда! Не уважают ни наш воровской закон, ни авторитетов. Бардак, мать его…

– Все смешалось в доме Облонских… – изрек я, натягивая купленные на барахолке джинсы.

– Чего?

– А то, что об этом говорил еще старина Толстой.

– Ну?

– Гений, ничего не скажешь. Великое предвидение будущего.

– Да, были когда-то паханы… а урки? Эх, твою дивизию…

Чтобы не заржать немедленно и во весь голос, я рванул в ванную и открыл все краны. Насмеявшись до икоты, я побрызгался для шарму какой-то дрянью – этот одеколон Муха выбирал полчаса – и поторопился к выходу, где уже нетерпеливо топтался мой нынешний "шеф".

Конечно, я и в мыслях не держал, что Вараксин не знает о существовании великого Льва Толстого – школу Муха с горем пополам все-таки окончил.

Просто я на миг представил Левушку в роле пахана, а его Софьюшку – содержательницей воровской "малины". Картинка получилась еще та… Но хохотать при Мухе, налитом злобой до краев, было не только опасно, а и глупо, особенно с точки зрения развития операции "Брут"…

Мы договорились, что я буду его прикрывать, поначалу изображая незнакомца, тем более что я и впрямь не имел никаких контактов в воровском мирке Питера. Он сделал условный жест и скрылся за дверью бара, соседствующего с ресторанным залом. Я поторопился вслед.

Кирпича я узнал сразу. Это был мужик под шестьдесят лет, с лицом, слепленным из крупных деталей. Он сидел за столом вместе с двумя телохранителями и разговаривал по радиотелефону. Перед ним стояли запотевший бокал белого вина и блюдечко с жареным арахисом.